– Дочка, ты пришла…
– Здравствуй, пап.
Благодаря связям Сергея нам дали увидеться наедине без слежки и прослушки. Мы с отцом горячо обняли друг друга, как после долгой разлуки. Времени с нашей последней встречи прошло не так и много, но произошло столько всего, что мы уже не были прежними.
– Прости меня, Арина, прости старого дурака. Если бы не я, с тобой никогда бы этого не случилось, – повторял он, приглаживая мои остриженные волосы.
– Все прошло, пап. Я жива. Не вини себя. Сейчас важно думать о том, как быть дальше.
– Ты права. Что-то я совсем раскис с этими следствиями и судами.
Мы сели за стол, и отец взял меня за руки, словно не веря тому, что это я и есть перед его глазами.
– Я не успел заметить, когда ты стала такой взрослой, и как похожа на свою мать.
– А вот о ней я и хотела поговорить.
Отец тяжело выдохнул и отвел в сторону глаза, пока я распаковывала принесенную картину.
– Красивый портрет, – только и сказал он, рассматривая полотно.
– Ага. Мама написала… по памяти… год назад.
Он побледнел, словно увидел призрака и начал вставать со стула, собираясь сбежать обратно в камеру.
– Пожалуйста, сядь!
Неохотно, но он вернулся на прежнее место.
– Ты же не хочешь потерять и меня? Пришло время рассказать всю правду.
– Я защищал тебя от всего этого сколько мог. Она же предала нас, бросила. Не такой ты должна была знать свою мать. Вот я и устроил эти похороны. Уж лучше так.
– Ты в своем уме?! – я гневно подскочила из-за стола, упираясь в него руками. – Ты хоть представляешь, что я пережила, похоронив родную мать?! Знал, что она жива, но выбрал для меня все это?
– Да, Арина, выбрал! А ты не знаешь всего, и не суди! В то время я расширял бизнес, нам угрожали. Я видел, на что способны эти люди, но должен был принять вызов и дать отпор. А твоя мать не поддержала меня. Распсиховалась, сказала, что уходит вместе с тобой. Я не отпустил. Знал, что найдут. Здесь или держаться вместе, или играть похороны. Она выбрала свободу. Я отпустил. Устал держать. Она много лет рвалась на волю, мало ей было моей любви. Но с тобой общаться запретил. Так для вас обеих было лучше.
Продолжая полной грудью хватать разряженный воздух, я села на стул. Между нами на столе лежал молчаливый портрет, который теперь с какой-то необъяснимой тоской рассматривал отец.
Все это не укладывалось в голове. Отец знал, что мама жива, видел, как я мучаюсь, но молчал. Мама тоже все знала, но добровольно предпочла свои похороны, считая, что для всех так будет лучше. Что у меня за семья? Они сумасшедшие? Или это я чего-то не понимаю?
– Где она сейчас?
Он поднял на меня глаза, но все еще думал, стоит ли говорить.
– Где мама?! Если не ответишь, это последний раз, когда ты видишь свою дочь!
– В Африке. В городе свободы, как и хотела. В записной книжке в сейфе был ее адрес, – отец усмехнулся сквозь слезы, переведя гневный взгляд на мамину работу. – Ты ведь могла никогда не узнать об этом, если бы не чертова картина!
Со злостью он швырнул портрет на пол, сломанная рама издала характерный хруст, я испуганно вздрогнула.
– Как она вообще к тебе попала?
– Случайно, – только и ответила я, поднимая с пола свой портрет. Раму придется заменить, а жаль, она мне нравилась. – Наверное, это судьба, раз она проделала такой путь и все-равно нашла меня.
– Если ты ждешь, что я раскаиваюсь, то должен тебя разочаровать. Окажись я в той ситуации снова, принял бы те же решения. Я должен был спасти не только вас с матерью, но и наше будущее, свой бизнес. И я разыграл все, как по нотам.
– Ваня и Марина – тоже часть спектакля, ведь так? Спасибо, что позаботился обо мне. Прежде, чем хоронить мать, вполне разумно было подкинуть мне группу поддержки.
– А ты, и правда, повзрослела, дочь. Теперь я за тебя спокоен.
– Прощай, отец, – бросила я, уходя, из последних сил сдерживая подступающие слезы.
Не помню, как вышла из той душной комнаты, как прошагала по длинному разветвленному коридору с миллионом одинаковых дверей, пугаясь стука собственных каблуков. Помню только, как рыдая прижалась к широкой груди Сергея и оставила пару пятен от своего макияжа на его дорогой рубашке. Как меня гладили и пытались успокоить его сильные руки, сразу же переложившие куда-то несчастный портрет. Помню, как он тяжело выдыхал мне в макушку и по спине бежали мурашки от волны теплого воздуха.