Как только ступит на ковровую дорожку,
Начните хлопать вы немножко.
До самой сцены предано глазами
Особу чтоб его Вы провожали.
Сейф
И наконец-то двери золотые
Румяные солдатики открыли,
И Первый в них,
Словно лучами собой пространство озаряя,
Уверенной походкой в залу проникает.
Хоть не высок, заставил вздрогнуть он толпу,
Все дружно хлопают ему.
Как крылья птиц, поднятой в небо стаи,
Оваций шквал летит, не прекращая.
(Появляется Первый. Он в тени, его лица не видно. Первый садится на трон. Все затихают. Первый рукой подзывает к себе Виктора Павловича и колит ему на грудь медаль героя. Огромная медаль свисает чуть ли не до пола.)
Тварин (шепотом)
Теперь читайте, не томите,
Скорее, речь произнесите.
Виктор Павлович
Едва ли можно выразить словами,
Сколь трепетно стоять мне рядом с вами.
Позвольте ж мне, сейчас прочту
Как сильно Вас и родину люблю!
Я этот текст писал ночами,
Чтоб выступить сегодня перед Вами.
(Герой разворачивает перед собой хвалебную речь. Сейф начинает медленно ходить вокруг героя.)
Сейф
И в этот миг, какое-то затмение
В рассудке мрак и помутнение.
(Сейф подменяет текст перед героем, подкладывая ему другой лист)
Вместо хвалебных слов – видит совсем другие,
Ужасно гадкие, плохие.
Такие, что при Первом страшно
Произнести, для жизни то опасно.
Но ничего не понимая,
Герой наш медленно читает…
Виктор Павлович
Благодарю, спасибо, кланяюсь низко,
Пред вами царь моей отчизны.
(Смущённо откашливается)
Вы басилей, да-да, не меньше
Жадный душёнок наших фельдшер.
Сегодня здесь в присутствии ваших всех илотов,
Собак, шакалов, прочих обормотов,
Позвольте мне от всех сказать спасибо,
За то что нам богато, сыто.
(Тварин хочет отнять текст, но его отодвигает охрана, Первый все так же недвижимо сидит и слушает.)
Виктор Павлович
Мы ж все, лжецы, убийцы, лицемеры
Для вас мой господин бесценны.
Опора Ваших всех деяний,
Завсегдатаи всех офшорных возлияний,
И потому купаемся в деньгах,
Детей растим на чуждых берегах.
При вас любое лиходейство
Средь славных дел почётного достойно места.
Из качеств всех пожалуй самым важным
Давно является продажность.
Все как один, в ладони хлопая и разбивая до крови,
Все жалкое в душе боготворим.
Война есть мир,
Предательство есть дружба,
Да кроме денег,
Нам ничего не нужно.
И взяв в заложники святое,
Всем близкое и всякому родное,
Как террористы родине убийством угрожая,
Народец до гола мы раздеваем.
Враги орут, Вы де мол засиделись,
Уж двадцать лет, но то ж какая прелесть,
Здоровьем пышете, и нас им заражая,
На подвиги лихие зазывая.
Не понимают дураки, Вы важная персона,
Основа государства, как в теле хромосома!
Вы есть начало и конец,
Режима тухлого венец.
(Обращаясь к зрителям)
Двадцать четыре на все семь,
Как на галере раб работал басилей.
Он сам, да будет вам известно
Давно бы рад покинуть кресло,
Но всякий раз поднявшись вновь садится,
От горьких дум ему чего-то не стоится.
Кому доверить управление
Чтоб избежать разоблачений,
Не допустить народного суда,
Который неизбежен,
Коль ты с законом был небрежен.
Ведь каждый знает и прекрасно,
Сколь власти косновение опасно.
Что и святоша вставши у руля,
Захочет длинного рубля.
И он, чего скрывать не исключение,
Своим карманам делал предпочтение.
И уж молва ползёт из всех щелей,
Что казнокрад наш басилей.
Стоит давно на пьедестале
Средь прочих подленьких тиранов,
За власть хватается злосчастным шантажам и обманом.
Но как единый цельный механизм
Не можем дать ему свалиться вниз!
Пусть даже на кону отечество родное
В нас не осталось ничего святого.
А потому мокрушными делами,
Да всяко лживыми словами,
Ему должны мы оказать поддержку,
Чтоб он у власти был как прежде.
Напомню, через год опять "решается судьба народа",
Во чью ему плясать угоду.
Народ, которого веками
Мы называем мужиками,
Давно уж наш до мозга и костей
Славно играет марш им басилей.
Народ, воодушевленный апатией,
Обязан вновь отдать себя в угоду деспотии!