увлажняются, и я сжимаю их, чтобы удержать себя в руках. Я не хочу плакать. Если я
начну, то не остановлюсь.
Сидя на стуле, я поднимаю свою программку. На титульном листе написано: «Светлой
памяти Кайла Аллена Крокера». Люди по всему залу использовали программки в
качестве веера, прямо как мой брат. Я стала высматривать среди зрителей мистера и
миссис Крокер. Никаких признаков их присутствия. Сомневаюсь, что они будут здесь.
Если они придут, то плотина, сдерживающая слезы в моих глазах, рухнет.
Я пробегаю пальцами по имени Кайла, и одинокая слезинка скатывается из моих глаз,
оставляя след на бумаге. Я не могу плакать. Не могу. Не плакала месяцами. Вдох через
нос, выдох через рот. Ссилой прикусываю нижнюю губу. Так сильно, что повреждаю
кожу. Ощущаю неприятный привкус крови. Думай о счастливых временах. Думай.
Думай.
Могу поспорить, если бы он был здесь, то нашел бы серебристый маркер и написал
что-нибудь на своей конфедератке прямо посередине церемонии, просто чтобы позлить
миссис Лэйн. Он бы запустил большим надувным пляжным мячом в толпу, как это
сделали Ник и Эван на их выпуске. Думай еще, Энни.
Спортзал хранит множество воспоминаний. Здесь я впервые встретила Кайла, когда
ударила его волейбольным мячом по голове. Воспоминания об этом смешат меня, но раз
я изо всех сил борюсь со слезами, у меня вырывается фырканье.
– Ты в порядке? – спрашивает Лесли Уоррен. Я сижу вместе со всеми остальными, чьи
фамилии начинаются на «У». У нас был общий французский.
– Просто думаю о том, насколько счастлива была в этом спортзале последние четыре
года.
Она широко улыбается.
– Помнишь, как во время первого в этом году собрания футбольных болельщиков
играли в перетягивание каната: команда парней-выпускников против мужской команды
учителей?
– Это было прикольно, – со смехом отвечаю я. Парни тогда неделю ходили с
самодовольным видом, хвастаясь, как они некоторым учителям надрали задницы, но
позже учителя отомстил им. Парни посыпались на пол, как кегли в боулинге.
29
N.A.G. – Переводы книг
Наша церемония начинается со множества пронзительных ликующих возгласов и
аплодисментов и со слухов, что сумасшедший Зак Бѐрнс абсолютно голый под своей
мантией. Меня это рассмешило и вызвало отвращение.
Вечер становится все более унылым во время выступлений. Во время своей
прощальной речи Марк Маккаллум говорит:
– Кайл Крокер был другом каждого. Он всегда бродил по столовой, разговаривая с
народом и поедая еду прямо с их подносов. А еще он постоянно стаскивал ручки.
По толпе прокатывается тихий смех. На самом деле неважно, что сказал Марк – у
каждого есть собственные воспоминания, связанные с Кайлом. Я бросаю взгляд на
нижний ряд, где плачет лучший друг Кайла – Сет.
Даже люди, которые не знали его, молчаливо льют слезы. Может, они и не о нем
горюют, а о том, чего Кайл лишился: шанса на собственный опыт в жизни – хороший и
плохой, сумасшедший и меняющий жизнь к лучшему или худшему. Они жалеют его мать
и отца, потерявших своего сына. А может, начинают думать о своих потерянных
родителях или детях, или братьях и сестрах, и о том, насколько беспросветна пустота,
которая никогда не заполнится. А если они никогда никого не теряли, то думают о том,
каково им будет, когда это случится – когда в итоге твоего любимого человека опустят в
землю прочь от тебя, навсегда. До октября я и подумать не могла о таком.
Я считала, что мы бессмертны.
Вина разрастается под моей кожей, потому что именно Кайл тот, кто потерял
возможность быть здесь, на церемонии. Он никогда не женится и не заведет детей.
Никогда не купит дом на озере Нормандия, где он проводил бы выходные на паруснике,
бездельничая, плавая и обнимаясь со мной на закате. Именно он является тем, о ком я
должна бы горевать. Но и себя мне тоже жаль. Потому что я не могу наслаждаться своим
будущим, зная, что он упустил свой шанс на все это.
***
Тем же вечером, позднее, я сворачиваюсь калачиком в своей кровати с телефоном в
руках. Я должна бы уже уснуть, учитывая, что утром у меня была десятимильная
пробежка/прогулка. Мэтт сказал, что раз у меня сегодня выпускной, я могла бы