И, снова сунув руки в карманы, он быстро зашагал к низкому одноступенчатому крыльцу.
Сзади послышались такие же быстрые шаги по гальке. Хороший Мэтти, послушный. На первый взгляд странно, как они уживаются вместе: слишком разные. Мэтт слишком спокойный, слишком тихий, слишком… обстоятельный, что ли.
Однако, когда у Иэна закончилась учёба и он в очередной раз переезжал, жить стало негде. И именно двоюродный брат вдруг позвонил и предложил занять комнату в своей квартире всего лишь за оплату коммуналки. И они неожиданно поладили! Росли в разных концах страны и почти не общались в детстве и юности, но за последние пять лет выяснилось, что ближе Мэтти и его родителей у Иэна никого и нет.
Ну а теперь уже точно никого. Последняя ниточка, связывающая с Уайтхейвеном и «Домом на холме», была сожжена. В прямом смысле. Сегодня.
Иэн рванул на себя дверь и влетел в небольшой холл. После промозглого воздуха улицы в лицо пахнуло теплом. Он отошел в сторону, пропуская Мэтта, мельком осмотрелся. Администраторская стойка, лестница, два уходящих в стороны коридора, стены, обшитые деревянными панелями. Новыми. Или реставрированными, но по крайней мере больше не поеденными жучком. Прелесть!
Где-то в глубине дома стоял гул голосов. Со стороны стойки раздался шорох и взгляд вернулся туда: из-за неё вынырнула светловолосая, голубоглазая женщина под шестьдесят и не без труда стала выбираться в проход. Полноватая, но всё еще красивая. Она протиснулась между столом и стеной, сделала несколько быстрых шажочков, подлетела к Иэну. Секунда и пышные формы прижались к нему. В щеку влетел звонкий поцелуй.
— Ну наконец-то! — раздалось взволнованное восклицание.
Вот кто действительно рад его видеть. Иэн высунул руки из карманов и на секунду спрятал женщину в объятиях.
— Привет, тётя Мел, — пробормотал он в светлые волосы.
И тут же разомкнул руки. Мать Мэтта отступила, повернулась к сыну и повторила ритуал.
— Где вас носит, черти? — она так же звонко чмокнула Мэтта и отстранилась, упирая кулаки в бока. — Все уже собрались, вас не могли больше ждать, — она запнулась. — Прости милый, — в голубых глазах затаилась жалость.
А вот это точно лишнее. Что-что, а жалость здесь нужна меньше всего. Иэн сбросил с плеч парку, швырнул на стоящую тут же кованную вешалку и обернулся.
— Мы старались, как могли. Ну что, вечеринка с дымком, да? — он вскинул брови.
Тётя Мелисса нахмурилась, как злой милый мишка. Жалость испарилась.
— Замолчи, засранец. — шикнула она. — Прояви уважение хотя бы сегодня. Престон не был золотым человеком, но он всё-таки тебя родил…
Великое достижение.
— Ну допустим не родил, а сделал, — Иэн сунул руки в карманы джинсов. — Для этого ему понадобилось минут пять, вряд ли он очень страдал…
— Иэн!
— …желчный пузырь и тот делает камни дольше, серьёзно.
Тётя замахнулась и её ладонь ощутимо припечаталась к его затылку. Чудесная женщина.
— Невыносимый ребенок, — прошипела она. — Быстро в отцовский кабинет! Тебя заждались.
— Урна?
— Не смешно, — на этот раз отозвался до сих пор молчавший Мэтт.
— Разве? Кто еще может меня ждать?
— Не спрашивай, — тётя Мелисса устало отмахнулась. — Это какой-то кошмар, но я не должна говорить.
Какого хрена? Брови Иэна сами поползли на лоб и остались там. Что еще могло случиться кроме того, что уже случилось?
— А мы не должны пройти к гостям? — влез Мэтт, стягивая куртку и аккуратно вешая на крючок.
Очень своевременный вопрос. Иэн перевел взгляд на тетку. Та нахмурилась еще больше, хотя, казалось, больше некуда.
— Мы с тобой пойдём, но у Иэна есть другие дела, — её глаза с тревогой заглянули в его лицо. — Только держись за сердце, дорогой, — прибавила тётя, взяла его за локоть и несильно подтолкнула к левому коридору.
Как-то слишком много загадочности. Однако кто он такой, чтобы ослушаться эту женщину? Иэн легко двинулся в заданном направлении.
— Какое сердце, тётя Мел? — он развернулся и сделал несколько шагов спиной вперед. — Мне тридцать, я каждый день подтягиваюсь и отжимаюсь.
— Это не кардио, — пробормотал Мэтт.
— Мог бы и поддакнуть, доктор Ройс.
В голубых глазах брата отразилась тревога, почти такая же, как в голубых глазах его матери. А это начинает напрягать… Пробуждает какое-то неясное гаденькое чувство под рёбрами… Иэн круто развернулся и скрылся в коридоре окончательно. Чтобы они хоть ненадолго перестали смотреть вот так. Пусть идут в правое крыло: там бар, там люди пьют и грустят, и тревогу можно направить на кого угодно.