Человеческие силы не безграничны. Иногда наступает предел, за которым лучшее, что можно сделать — положиться на волю богов. Или природы, или случая. Смотря, во что верить.
Невыносимо долгие минуты Быстров сидел, затаив дыхание и сжав кулаки. Мика вдруг выгнулся в судороге и закричал от страшной боли. Быстров удержал его голову, поймал расфокусированный взгляд:
— Это я, Мика, это я.
— Тед, — прохрипел Мика, — я опять облажался?
Быстров подавил непроизвольный всхлип. Ответил беззаботно:
— Ты не назвал меня чужим именем — это уже прогресс.
Мика был немощен как больной ребёнок. Он привстал и в изнеможении опёрся спиной на рюкзак. Быстров отпаивал его горячим сладким чаем:
— Не спеши. Сейчас подышишь кислородом, выпьешь чаю, и силы вернутся. Встанет солнце, пойдём в лагерь. Там нас Данила ждёт. Шерпы придут. Погода отличная.
— Три года назад я потерял Эрно. На Аннапурне.
У Быстрова засосало под ложечкой. Аннапурна — гора-убийца. Если на Эвересте остаётся каждый десятый, то Аннапурна забирает каждого второго. Быстров и не предполагал, что Мика раньше бывал в Гималаях. Он внимательно слушал тихий рассказ.
— Он был самым крутым альпинистом, которого я знал. Он мечтал покорить все восьмитысячники. На двенадцати он был. Оставались два: Аннапурна — самая опасная, и Эверест — самый высокий. Мы познакомились, когда он готовился к Аннапурне. И я решил идти с ним, ты понимаешь?
— Я понимаю, но побереги силы. Уже светлеет, мы скоро пойдём вниз.
— На Аннапурне во время спуска Эрно сломал ногу. Это был конец, мы оба это знали. Он прогонял меня, но я оставался с ним, пока не кончился кислород. Я не мог его бросить. Знаешь, я любил его... Но он нашёл слова, которые заставили меня уйти и оставить его одного среди камней и льда...
— Какие слова? — холодея, спросил Быстров.
— Он сказал, что хочет умереть, зная, что я буду жить. Что я проживу долгую счастливую жизнь, наполненную чудесами и приключениями, за нас двоих. Что я покорю Эверест ради него.
Быстров сглотнул горькую слюну:
— Он так сказал, потому что очень любил тебя. Я уважаю этого парня. Ты правильно сделал, что ушёл. Ты не мог ему помочь. — Быстров выглянул на склон. — Мика, нам пора.
Они вылезли из укрытия, когда солнечный диск взорвал верхушки гор золотым сиянием. Быстров замер, позволяя фантастической картине навеки отпечататься в его памяти. Второй рассвет в зоне смерти.
— Пошли, Мика.
— Тед, я ничего не вижу. — Качаясь на ватных ногах, Мика незряче водил взглядом по сторонам.
Только сейчас Быстров разглядел, что карие глаза затянуты мутной белёсой плёнкой. Потеря зрения на высоте — смертный приговор. Мика продолжил:
— Слепой не может спуститься, особенно после комы и холодной ночёвки. Ты это знаешь. Ты не можешь мне помочь.
Сердце заныло от безысходности.
— И что ты предлагаешь?
— Я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую...
Быстров задохнулся от злости:
— Да иди ты знаешь куда?! Я из-за тебя на вершину не пошёл. Пальцы на руках отморозил. Дунаевскому свои секреты выложил, а он всему лагерю разболтает, будь уверен! Всё зря? И ты не Эрно! У тебя нога не сломана и кислорода много. А самое главное — ты меня не любишь и не имеешь права говорить такие слова.
— Откуда ты знаешь?!
— Ты даже в Дебоче ко мне не пришёл!
— Я боялся, что если приду, а на восхождении с тобой что-то случится, я этого не переживу. Второй раз!
— А не надо бояться! Надо жить! Любить! Дышать!
Проходящий по гребню шерп с рюкзаком вдвое больше него самого, остановился, с любопытством наблюдая за ссорой альпинистов. Быстров обнял Мику и крепко прижал к себе:
— Мы спустимся оба. Ты понял?
И они спустились. В тесной связке, шаг за шагом пройдя по смертельно опасной тропе. На 8200 их встретил окоченевший Данила и защёлкнул карабин своей страховки на поясе Мики. Так и пришли они в лагерь — ослепший финн между двумя полумёртвыми русскими. Гора их отпустила.
Упали в руки шерпов. Мику забрал лидер американской экспедиции, эвакуировал в Базовый лагерь, а потом отправил на вертолёте в госпиталь в Катманду. Стрельников с шерпами отогрели Федю и Данилу, и тоже спустили вниз — лучшее лекарство в горах. Добрый доктор лечил их отмороженные пальцы и носы. Тот же доктор ухаживал и за Пурбой, который застенчиво щербато улыбался и уверял, что совершенно поправился. Они бесконечно спали и ели то, что приносили кухонные мальчики, пока не смогли передвигаться по лагерю самостоятельно.