— Юрий Петрович, слышите меня? — откуда-то из другой вселенной звал голос. — Юрий Петрович.
— Да, — шепнул он.
— Её готовят к операции. Сочетанные травмы, но сегодня отличная смена. Там второго привезли. Гарантий нет.
— Плевать на него…
— Как скажете. Вот, а теперь ручку мне, будьте любезны… — женщина затянула жгут на руке Юрия, нащупала вену, ввела иглу, ослабила давление и надавила на поршень шприца, заполненного прозрачной жидкостью. Потом прижала ватку со спиртом к месту укола и согнула руку в локте. — Отлично. Через пару часиков придёте в себя.
Он понял, что его укладывают на кушетку, но не сопротивлялся. Сознание заволокло туманом, сквозь который доносились голоса, звон инструментов. Когда он очнулся, было тихо. Тяжёлое тело давило на кушетку. Руки и ноги не слушались.
— Юрий Петрович, очнулись? Хорошо меня слышите? — спросила женщина в халате. Заметив, что он реагирует на слова, улыбнулась. — Прошло три с половиной часа. Операция ещё идёт. Вызвали нейрохирурга. Надежда есть всегда.
— А второй сдох? — спросил он, возлагая ответственность на надежду.
— Жив пока. Тоже в операционной. Но там без вариантов. Практикантов поставили. Им же тоже надо на ком-то учиться. А здесь сразу столько всего: и переломы, и разрывы внутренних органов.
— Пусть тренируются, — согласился Юрий, с трудом поднимаясь в сидячее положение. Голова плыла, но не сильно. — Вы кто? Я вас не помню.
— Вы выхаживали мою внучку. Ей уже три года, — улыбнулась женщина.
— А Слава спасала жизни таким, как ваша внучка, — с горечью произнёс он, словно это как-то могло повлиять на исход операции.
— И её спасут. У вас телефон без конца звонит.
Мужчина достал гаджет и проверил звонки. Надоедал Жилин. Отвечать не хотелось, но и в молчанку играть не имело смысла. Что бы ни случилось дальше, всё зависело от Славы.
Глава 15. Семья по интересам
В темноте таилась своя прелесть. Спокойно, пусто, тихо. Ничего не болело, ни о чём не думалось. Блаженное состояние неведения и невесомости. Славе оно нравилось, да так сильно, что хотелось остаться в нём навсегда. Поэтому когда первый раз тишину нарушил далёкий голос, всё её существо воспротивилось, а когда к нему прибавилась узкая полоска света, то и вовсе взбунтовалось, требуя вернуть мрак.
— Она сопротивляется, — вздохнул пожилой врач в ослепительно белом халате и колпаке. Он потирал свою безупречную короткую бородку и хмурил брови. Уже минут десять он стоял возле кровати в отделении реанимации и не мог принять решение. Ему не нравилось, что пациентка саботирует лечение. Её оперировали три лучших хирурга, фактически сохранили руку, собрали рёбра по кусочкам, исключив пневмоторакс, а она не собиралась выходить из медикаментозной комы и дышать самостоятельно. — И дело не в последствиях операции или сотрясении мозга. Его-то как такового и не было, что вообще удивительно при подобной аварии. Ощущение, что у неё внутри стоит психологический антивирус, который блокирует сознание. Она не хочет возвращаться в этот мир. Вы сами медик, так что понимаете, ей уже ввели все полагающиеся препараты. Я не знаю, что делать. Уговаривайте её. Первый раз такое, ей-богу. Молодая, сильная и такая упрямая. Ну и характер. Чего хотите, делайте, хоть целуйте, но разбудите, иначе дело дрянь.
— Да, характер не сахар, — ответил Юрий.
Он стоял рядом с врачом и бессовестно пользовался связями. Ему разрешили дежурить в реанимации и ухаживать за Славой. Когда он уходил домой, чтобы привести себя в порядок и поспать пару часов, его место занимала Татьяна Петровна. Мужчина и сам не понимал, почему позвонил именно ей и попросил о помощи. Может, причина в том, что она, как фея-крёстная, переплела их жизни? Родителям Славы Юрий ничего не сообщил и постоянно терзал себя мыслью, что делает только хуже. А с другой стороны, стало бы им легче, узнай они всю правду, когда суета вокруг Егора-Жени не утихала.
— Не понимаю. Показатели такие, что можно в космос отправлять, а она бревно изображает. Её спутнику повезло меньше. Жить будет, как герань в горшочке. На лицо прекрасен, пользы ноль. А будь на нём костюмчик, как у вашей дамы, всё обошлось бы, — сокрушался доктор. Его не интересовали личностные качества пациентов. Другое дело — физические данные. — Кстати, он в сознании, даже что-то мычать пытается, но пока нечленораздельно.
— Это не моя забота, — сдержанно ответил Юрий и в сто тысячный раз подумал о том, как живуч Егор. Второй раз избежал смерти. У него не было шансов на спасение. Практиканты совершили чудо, заштопав его с энтузиазмом пытливого молодого поколения, не ведающего страха, но с переломом позвоночника ничего толкового сделать не смогли. Впрочем, там и опыт бы не помог. Теперь Егор лежал в отдельной палате под бдительным оком родителей при полном сознании и абсолютной беспомощности. В состоянии овоща он мог прожить долгие годы. А тем временем междоусобная война двух богатейших семейств в городе не утихала. Обвинения сыпались, как из рога изобилия. Юрий не вмешивался, предоставив эту миссию Жилину. Тот уже успел сделать тест ДНК на совместимость, но результат ещё не был готов, да и не требовался, потому что родители сами выдали сыночка, примчавшись как угорелые в больницу и поставив всех на уши, только было поздно. Операция состоялась, совать деньги стало некому. Всё, что они смогли, это отхватить vip-палату и оплатить постоянных сиделок.
— … всё зависит от вас. А мне пора дальше, — отвлёк от воспоминаний голос врача.
— Да, конечно. Спасибо, Павел Артемьевич, — Юрий проводил взглядом доктора и привычно устроился на стуле рядом с кроватью, чтобы побыть наедине со Славой и попробовать уговорить её очнуться. — И чего ты вредничаешь? Можешь не отвечать. Ты и так молчишь. Я всё понимаю. Сам бы не захотел возвращаться туда, где тебя все предали. И я предал, потому что трус. Банальный трус. Как ни крути, а я думал о себе. Как я останусь без тебя? Прости. Даже тогда я смалодушничал. Ты вправе меня ненавидеть. Мне не следовало тебя отпускать. Надо было привязать к себе. А я отпустил, оправдывая себя тем, что ты сама так захотела. Мой эгоизм, моя слабость едва не стоили тебе жизни. Теперь я оправдываюсь. Самому противно от себя. Слава, очнись и проклинай меня каждую минуту. Я заслужил.
Поток красноречия остановился на время. Душа болела. Уже какой день она не знала покоя. Пока мозг раз за разом анализировал ход событий, эта странная субстанция, которую никто никогда не видел, но о которой все говорят, подвергалась мукам. Чувство вины разъедало похлеще соляной кислоты. Юрий поправил лёгкое одеяло, подтянул его повыше, устроил удобнее травмированную руку, закованную от пальцев до локтя в жёсткий ортез. Кудесники-хирурги ювелирно соединили все связки и сухожилия. Сейчас кисть выглядела невзрачно и отёчно, но пальцы были тёплыми, реагировали на раздражители. Могло всё закончиться печально, потому руку едва не разорвало на части. Обручальное кольцо пришлось распиливать, иначе оно не снималось.
— Слава, — прошептал Юрий и погладил кончики пальцев. — Не поверишь. Четыре дня назад я лез на стену от неразделённой любви. Дурак. Не любил. Хотел, желал, ревновал — да. Но любил ли? Нет. Это не любовь. Эгоизм проклятый. Я любил себя, поэтому отпустил. Прости меня. Если бы любил, не отпустил бы. Понял это поздно. А сейчас не знаю, как тебе сказать, что чувствую. Боль. Много боли.
Он встал со стула и склонился над Славой, уткнувшись лбом в подушку рядом с её головой, пригладил поблекшие волосы.
— Пожалуйста, дыши. Дыши со мной. Я заберу всю твою боль, только дыши. Пожалуйста, Слава, дыши. Да, здесь страшно и сложно, но ты так нужна нам всем. Твоим родителям, бабуле, мне. Я не сказал им. Не хочу, чтобы они видели тебя такой, чтобы мучились от своей беспомощности, — горячо шептал он, захлёбываясь слезами. — Слава, вернись ко мне, пожалуйста. Любовь — это слишком просто. Она ничтожно мала. Боль сильнее. Я готов терпеть эту боль всю жизнь, если ты будешь в этой жизни. Без тебя боль уйдёт и всё потеряет смысл. Без боли нет жизни. Вернись ко мне. Дыши со мной.