Невнятный звук, похожий на кашель, заставил Юрия замолчать. Он застыл, затаив дыхание, а потом резко отпрянул и потянулся к кнопке звонка, чтобы вызвать врача. Боясь спугнуть, Юрий смотрел на лицо Славы и отмечал перемены. Веки слегка приоткрылись, и наплывшие слезинки уже скопились в уголках глаз. Губы подрагивали.
— Ты со мной, — без сил шепнул Юрий в тот момент, когда услышал за спиной шаги.
— Что случилось? — заворчал Павел Артемьевич, но через мгновенье просиял. — Дитя моё, ты решила порадовать старика. И нечего рыдать. Мы устали тебя ждать. Признавайся, будешь дышать?
Он причитал, а сам незаметно отодвигал Юрия от кровати, натягивал стерильные перчатки. На помощь ему спешили анестезиолог и медсестра. Экстубация требовала осторожности. Даже при большом опыте случались осложнения. Юрий стоял в стороне, прислушиваясь к словам, и волновался. Он сам много раз выполнял эту процедуру с детьми, и постоянно переживал за последствия.
— Ты жива, Гордеева, но… — и тут доктор принялся рассказывать во всех подробностях, как Славу штопали и латали.
Медсестра уже ушла. Анестезиолог пока стоял рядом и кивал головой, соглашаясь со всем сказанным. Он наблюдал за дыханием. Кислород поступал через маску, и показатели мониторов пока внушали оптимизм, чего не скажешь о Юрии. Напряжение нескольких дней начинало медленно сходить, тело предательски дрогнуло, душа поддакнула. Он ждал, когда все уйдут, чтобы рухнуть на стул.
— Вот как-то так, — закончил свою проникновенную речь доктор.
Слава ничего не поняла, кроме того, что до сих пор жива. Ей ужасно не хотелось выбираться из темноты, но настойчивый голос звал, обжигал, заставлял чувствовать. И вдруг кончился воздух. Темнота стала пугающе удушающей. Захотелось к спасительному свету, а голос всё шептал и шептал, всё громче и громче. Сквозь ресницы пробилась яркая вспышка, вызывая слёзы. Она никого не увидела, но почувствовала, что горячее тепло возле уха рассеивается. Вместе со светом вернулись кошмары и боль. Затем появился доктор, избавил от трубки, а легче не стало. Воздуха не хватало.
— Учись дышать, — сказал другой врач и поправил маску, прижатую к носу и подбородку.
Когда все ушли, наступила тишина. Тело больше не парило. Воспоминания начали обратный отсчёт. И тут к кровати подошёл Юрий. Слава не сразу его признала. Он похудел, осунулся и выглядел болезненно уставшим.
— Привет, — сказал он, присаживаясь на край постели.
Слава что-то сипло хрюкнула хрипло в ответ. Маска запотела.
— Он жив, — с усмешкой произнёс Юрий и провёл ладонью по лицу, словно смахивая усталость. — Но теперь безвреден. Это карма. Нельзя играть со смертью, иначе получишь долгую жизнь и будешь желать умереть, но не умрёшь.
— Юр…
— Прости…
Он так много хотел сказать, ожидая минуту пробуждения, а теперь мог только молчать и смотреть. Слова ушли. Всё казалось неважным, кроме одного — Слава дышит сама. Её взгляд был сонным, немного пустым, но всё равно живым.
«Что происходит? Ничего не понимаю, — думала девушка. Всё, что так долго говорил врач, не влетело ни в одно ухо, ни на секунду не задержалось в сознании. Ощущение полной дезориентации продолжалось. — Память не потеряла. Передо мной Юр. А кто жив? Егор? Это судьба. Мой муж жив. Или не муж…»
Мысли начали угасать, но наплывала уже не темнота. Мир размывался. Мужчина, сидящий на краешке кровати, сливался с предметами, искажался. Славу тянуло в сон, и в этот раз настоящий.
— Спи. Ты больше не одна, — тихо сказал Юрий и мягко сжал её ладонь. — Нас много.
Вздох то ли разочарования, то ли облегчения сорвался с его губ. Мужчина осторожно поднялся с кровати и вышел в коридор, чтобы позвонить. Ему срочно требовалась помощь. Татьяна Петровна откликнулась сразу и, услышав новость, с готовностью пообещала приехать, но не одна. Этого и хотел Юрий. Ему необходимо было переговорить с Жилиным. Общая проблема по имени Слава объединила людей в клуб по интересам, которых оказалось немало. Интриги и хитросплетения жизни пошли, если не на пользу, то уж точно не во вред. Впервые увидев Жилина, Татьяна Петровна с предубеждением и некой брезгливостью восприняла его мармеладные полномочия. Она терпеть не могла дельцов, имея печальный опыт общения. Однако к её удивлению, Александр Николаевич превзошёл все ожидания и в особенности, как человек дела. Несмотря на тщедушный вид после операции, он развил невероятную активность, окружая Славу заботой и вниманием. Благодаря его денежным вливаниям, у неё было всё самое лучшее и современное. К тому же открылась и ужасная глава его жизни — потеря сразу двух любимых женщин: жены и дочери-наркоманки. Но остался внук, за которого предстояло побороться. Смертельно больному Жилину отказали в опеке. Деньги не помогли. А в Татьяне Петровне открылся дух авантюризма, ей вовсе неприсущий. Сама она объясняла это явление переходным возрастом из женщины в бабу-ягодку. На полном серьёзе она предложила Жилину жениться на ней, чтобы повысить шанс на одобрение опеки, и это при том, что любви никакой и в помине не было. Она себя не понимала, но искренне хотела и выйти замуж, и усыновить Егорку. А ведь она никогда не привязывалась к чужим детям, мечтая о своих. «Какой же он чужой? — говорила женщина себе. — Он не чужой. Он вон сколько людей связал меж собой. Мы уже как семья. Семья по интересам». Ей стало противно одиночество, которое она скрашивала работой. Вновь захотелось нормальных семейных отношений, желания бежать домой после дежурства, готовить вкусные ужины, что-то обсуждать не с зеркалом, а с живым человеком. Жилин подходил по всем параметрам: ему срочно требовались жена, нормальное сбалансированное питание и общение. Когда она предложила ему свой план на рассмотрение, мужчина впал в состояние оцепенения и лёгкого шока. Ничего подобного в его жизни не случалось. Это он всегда добивался внимания женщины, делал предложения, от которых нельзя отказаться, контролировал ситуацию. Роли поменялись. Он сопротивлялся ровно ночь, а наутро позвонил сам и предложил составить брачный договор. Этим они и занимались у нотариуса, когда пришло сообщение от Юрия, что Слава очнулась.
«Что теперь? — думал Юрий, глядя в окно. В больничном коридоре было тихо, печально и отвратительно пахло дезинфицирующими средствами. Безумно хотелось спать. Может, потому и радость получилась с грустинкой. — Отдавать Жилину медальон или нет? Нужен ему козырь в рукаве или уже доказательства ни к чему? Слава вне опасности. Во всяком случае, здесь, в больнице. Да и вне этих крепостных стен тоже. Что ей может сделать парализованный человек? Развить чувство вины? Да, это он может. Жалость никто не отменял. Сначала поговорю с Жилиным».
В созерцании больничного двора пришлось провести полчаса. Ожидание затягивалось и, казалось, будет вечным. Застряв в мыслях, Юрий едва не прозевал довольную парочку.
«Спелись», — хмыкнул он, отрываясь от подоконника, с которым уже успел сродниться.
— Пришла в сознание? — без долгих вступительных охов и ахов спросила Татьяна Петровна. — Дышит сама?
— Сама. Сейчас спит. Татьяна Петровна, вы не побудете со Славой? Мне надо переговорить с Александром Николаевичем. А потом у меня будет к вам ещё одна просьба деликатного характера, — попросил Юрий.
Ему нравилось, как лучились глаза вечно сосредоточенной женщины. Когда они только познакомились, он был лучшим студентом на практике, она — успешным врачом, умевшим сбивать короны зазнавшимся всезнайкам. Царские регалии летели с головы Юрия с шумом и свистом, зато в итоге ему было за что благодарить руководителя практики. Ни один учебник не шёл в сравнение с опытом. Практика закончилась, дружба осталась. Позднее, когда студент превратился в Юрия Петровича, Татьяна Петровна не раз консультировала его по тяжёлым случаям. Поэтому, когда она попросила пойти навстречу и дать Славе зелёный свет в перинатальном центре, он согласился, не подозревая, чем для него обернётся знакомство с «зомби». Татьяна Петровна тогда сделала ход конём, который изменил шахматную партию. Так уж получилось, что Юрий тоже преподнёс ей сюрприз в виде Жилина и теперь радовался тому, как благотворно влияли перемены на женщину.