— Я весь во внимании, — бесцветным голосом произнёс он и устремил на собеседницу внимательный взгляд серых глаз. — Как вас зовут?
— Влада, — неожиданно для себя произнесла Слава и почувствовала стыд, будто солгала, назвавшись нелюбимой формой своего имени. — А вас?
— Меня? Х-м, что ж вы не потрудились узнать, к кому в гости нагрянули?
— А я и не собирала в гости. Я хотела поговорить с вами или вашей женой, или с дочерью. Мне вообще без разницы.
— Обойдётесь моей компанией. Считайте, что вы под арестом, пока не скажете правду, что вы здесь забыли, — Жилин сделал ещё один глоток и поморщился. Он не любил крепкие напитки, но с ними стало легче переносить боль. Сидящая напротив девушка отличалась от всех, кто кружил рядом в последние дни. Её наглость была совершенно иной, более прямолинейной. Она шла напролом. — Александр Николаевич. Меня зовут Александр Николаевич.
— Прекрасно, Александр Николаевич. Нарушаем закон? Удерживаем…
— Против воли? Неужели? Это не я под ваш мотоцикл бросился с желанием завязать беседу, — усмехнулся он. Ещё одна причина, побудившая его пригласить нахалку в дом. Мотоцикл. Он показался знакомым. В свете последних событий, его эффектное появление вызвало мистический мандраж. Даже на краткий миг сердце ёкнуло, а потом съёжилось ещё раз, стоило наезднику снять шлем. — Жить надоело?
— Нет. Если я умру, как же узнаю то, что хочу знать? — улыбнулась Слава.
— Что ты хочешь знать?
— Почему вы отказались от своего внука? — выпалила девушка и насторожилась, ожидая взрыва, но его не последовало. Хозяин дома напрягся, однако сделал усилие и медленно поднёс к губам бокал, чтобы отпить очередной глоток под пристальным взглядом, как под прицелом. — Он вам не нужен?
— Он мне не нужен, — подтвердил Жилин, гадая, откуда взялась защитница брошенных младенцев. Он уже успел оценить стройную фигуру, открытое белокожее лицо, на котором периодически вспыхивал румянец, глаза с горящим взглядом и волосы им под стать, жаркие и сияющие здоровым блеском. В целом в девушке не было ничего примечательного. Это-то и настораживало.
— У вас есть другие внуки?
— Нет, и не будет.
— Не будьте столь категоричны. В жизни многое случается, чего мы не ждём, — грустно сказала Слава, вспомнив своё короткое замужество и смерть Егора. Сказал бы ей кто заранее, чем закончится свадьба, беды бы не случилось. Вот только провидцев поблизости не нашлось, если не считать родителей жениха и невесты, сотрясавших воздух воплями о совершаемой ошибке. Поэтому их не позвали на торжество. Вообще никого не позвали, кроме свиты на мотоциклах. Получилось вызывающе экстремально и закончилось плачевно. — Вита оправится и…
— Не оправится. Вита умерла. Других детей нет. Довольны? — мужчина закрыл глаза и стиснул зубы.
Пережитый кошмар до сих пор не укладывался в голове. В последние полтора года жизнь превратилась в ад, и никакие деньги не могли спасти от падения в пропасть. Словно кто-то проклял. Максимум на что хватало сил, это сдерживать слухи, не давая им расползтись. Репутация давно трещала по швам. Любимая дочь сделала жизнь невыносимой. Изначально ещё думалось о положении в обществе и бизнесе. Потом всё покатилось под откос.
— Как умерла? Когда? — опешила девушка и растерянно оглянулась по сторонам, будто ожидая, что кто-нибудь подтвердит страшные слова. Взгляд упёрся в идеальную картину, висевшую на стене: муж, жена и дочь позировали художнику. Красота девушки впечатляла.
— Вчера похоронили.
— Простите. Примите мои соболезнования. Хотя… сдались они вам, — Слава в отчаянии махнула рукой.
Никто нигде не обмолвился, что мать Егорки умерла: ни в роддоме, ни в перинатальном центре. Наверняка информация уже была. В медицине редко, что можно скрыть среди коллег, а здесь будто и не случилось ничего. Всё шито-крыто. Коль так дело пошло, никто никогда и не узнает, чей это ребёнок. Девушка подозрительно взглянула на мужчину, и вздохнула, понимая, что догадка верна. Отец сделал всё, что мог, скрывая позорный конец распутной жизни дочери, пытаясь сохранить её имя незапятнанным. Славе хотелось крикнуть, что всё бессмысленно. Шило в мешке не утаишь, рано или поздно правда выплывет наружу.
— Не утруждайтесь.
— Тем более. У вас остался внук. Единственный наследник, — тихонько сказала она, подозревая, что бьёт по больному месту, и всё же не стала отступать.
— Нет.
— Почему? Не хотите, чтобы он напоминал о дочери?
— В точку, — грубо отрезал Жилин и со стуком опустил пустой стакан на стол. Упрямая гостья гнула свою линию, прокладывая её через все преграды чужой души. На сознание начала наплывать муть. Спиртное плюс таблетки — жуткая смесь, помогающая уйти от реальности. — Достаточно? А теперь скажите мне, вам-то какое дело до чужого ребёнка? Кто вы такая? Журналистка местной газетёнки? Охотница за сплетнями?
— Мелко гребёте. Я агент Моссада, — фыркнула Слава. Что ж, если разобраться, то ни один специалист, ни одной разведки мира не годился ей в подмётки. Все они оказались бы беспомощны перед спасением новорожденного. Они могли спасти мир, но не крохотное существо, появившееся на свет. — Что, не похожа?
— Ну, почему же? Судя по наглости и уверенности, такое возможно. А если серьёзно? — уже чуть спокойнее спросил Александр Николаевич, подозревая, что острый язычок способен на такие колкости, от которых камня на камне не останется от его репутации.
— Медсестра отделения интенсивной терапии для новорожденных. Работаю в роддоме, куда доставили вашу дочь в состоянии…
— Понятно. Судя по всему, это вы не дали ребёнку спокойно умереть. Вместо того чтобы стать ангелом, из-за вас он будет никем и ничем в этом мире. Поздравляю.
— Почему вы так жестоки? — спросила Слава и сочувствующе посмотрела на хозяина дома. Вопреки ожиданиям, он ей нравился. — Вы хотите, чтобы я поверила в вашу нелюбовь к дочери? Не старайтесь. Не получится.
— Кто сказал, что я не люблю дочь? Я души в ней не чаял с момента рождения. Пылинки сдувал, соломку стелил. Всё самое лучшее для неё. Частные школы, конные клубы, бассейны, вернисажи, подиум. Учиться в Принстоне? Пожалуйста. Надоело учиться? Не беда. Дома лучше.
— И она поняла, что достойна самого-самого, и вообще всего. Простите. И всё же внук не виноват, что его мама не справилась с собой.
— Не справилась, — горько усмехнулся Жилин, признавая поражение в воспитании дочери. — Он, может, и не виноват, но это не играет никакой роли.
— Ну, почему? Вам же хочется его забрать, — горячо воскликнула Слава и поднялась с кресла. — У вас столько возможностей…
— Да, у меня миллион возможностей, кроме одной — вырастить внука.
— Почему? Вы ещё молоды. Сколько вам? Пятьдесят?
— Пятьдесят два. Возраст здесь ни при чём. Какая же вы назойливая. Вам-то что за дело. Вам этот ребёнок никто.
— Не знаю. Честно. Я работаю в роддоме четыре года, видела многое, боролась за каждого ребёнка, но этот малыш… Я не знаю, что в нём такого. Несколько дней назад он не мог дышать и походил на труп. Сегодня он дышит почти сам, он живой. В нём столько силы. Не отказывайтесь от него, пожалуйста, — взмолилась Слава, подавшись вперёд. Руки упёрлись в стол.
— Не могу я. Не могу. Мне самому осталось не так много, — не выдержал Жилин и опустил голову. Правда вырвалась спонтанно.
— Простите…
— Вы же медик, значит, умеете хранить тайны.
— Почти как священник, — буркнула Слава, опускаясь в кресло. Такого поворота она не ожидала.
— Впрочем, мне уже всё равно. Послезавтра меня здесь не будет, — вздохнул Жилин. — Имущество, бизнес, всё продано. Остался этот дом…
— Зачем?
— Мне бизнес уже не нужен. Последняя надежда была на дочь. Думал, выдам замуж и передам её мужу бразды правления, — неожиданно разоткровенничался мужчина. Несбывшиеся надежды до сих пор ранили. — Можете трезвонить по свету. Уже не страшно. Мне всё равно.