Наконец, вот версия Фруассара, которая несколько отличается, но, тем не менее, сохраняет тот же общий смысл:
Однажды, когда принц был в хорошем и веселом настроении, он позвал мессира Бертрана дю Геклена и спросил его, как он поживает. "Монсеньор, — ответил мессир Бертран, — мне никогда не было лучше. И иначе и не может быть, ведь, хотя я и нахожусь в плену, но являюсь самым высокочтимым рыцарем в мире". "Как так?" — возразил принц. "Во Франции говорят, — ответил мессир Бертран, — а также и в других странах, что вы столь боитесь меня и испытываете такой страх от того, что я могу обрести свободу, что не желаете мне ее дать, и это является основанием для меня считать себя столь ценным и высокочтимым". Услышав эти слова, принц подумал, что мессир Бертран ругается в хорошем смысле слова, ведь и правда, его совет не хотел давать ему свободу пока дон Педро не выплатит принцу и его армии те деньги, что обещал. Он ответил: "Что, мессир Бертран, вы воображаете, что мы держим вас в плену из страха перед вашей доблестью? Клянусь Святым Георгием, это не так, поскольку, мой добрый сеньор, если вы заплатите 100 тысяч ливров, то будете свободны". Мессир Бертран очень желал получить свободу и, услышав теперь, на каких условиях он может ее получить, дал принцу свое слово и ответил: "Монсеньор, да будет Божья воля, я не заплачу меньше". Когда принц это услышал, то начал раскаиваться в том, что сделал. Говорили, что некоторые члены его совета пошли дальше и говорили ему: "Милорд, вы совершаете большую ошибку, позволяя ему так легко заплатить выкуп". Они хотели порвать соглашение, но принц, который был добрым и верным рыцарем, ответил: "Раз мы даровали это, то мы этого и будем придерживаться, и никак не будем поступать иначе. Ведь для нас будет позором, и нас все будут порицать, если мы не согласимся на его выкуп, раз он предложил нам заплатить столь большую сумму как 100 тысяч ливров".
Поэтому представляется, что мы можем принять общий сюжет эпизода, который требует некоторых замечаний о личности Дю Геклена, в частности, о его необыкновенном апломбе. Обращаясь с сыном короля Англии как с равным, он, кажется, не слышал о социальных расстояниях, как мы видели в его отношениях с великими мира сего. Он настолько самоуверен и высокомерен, что принц потрясен; если принц должен проявлять великодушие в присутствии своего двора, то как можно ожидать, что он проявит уважение к этому хвастливому человеку, который без колебаний нанял двух королей, чтобы заплатить за него выкуп, не спросив их мнения? Что касается фразы о "ткачихах", или "ткачах", которую он произнес с похвальбой, то это является вершиной хвастовства. Дю Геклен, если он действительно говорил такое, определенно был крайне самоуверен, воображая себя незаменимым и считая себя любимым всем народом Франции, который готов заплатить за него. Поднять собственный выкуп до такой высокой суммы, заявив, что за него обязательно заплатят, также показывает определенное презрение к материальным вопросам, с одной стороны, и к маленьким людям — с другой, которые так или иначе будут платить посредством налогов. Странно, что этой репликой восхищались в школах Третьей республики.
Однако позиция Дю Геклена соответствовала его окружению: воинственная аристократия была склонна к хвастовству и ослепительным действиям, граничащим с провокацией. В том же духе Роберт Ноллис начертал на своем гербе: "Кто бы ни пленил Роберта Ноллиса, получит сто тысяч овец" (овца-агнец представляла собой красивую золотую монету достоинством в один ливр), тем самым насмехаясь над своими противниками, заставляя их поверить в сумму возможного выкупа. Рынок выкупа пленников находился в разгаре инфляционной фазы, и человек мог посчитать себя обесчещенным, если его не дорого оценят. С точки зрения буржуазной экономики, эта позиция абсурдна, она лишь усиливает отток драгоценного металла, но очевидно, что рыцарь рассуждал не как бизнесмен, и не с точки зрения рентабельности.
В случае с Дю Гекленом, безусловно, присутствует чувство мести со стороны мелкого, жалкого дворянина по отношению к знатному дворянству. Бедный молодой человек, который не мог позволить себе даже лошадь и приличное оружие для участия в турнирах в районе Ренна, который годами страдал от безденежья, теперь позволил себе поразить принца Уэльского, предложив ему десятки тысяч экю в качестве выкупа. Обстоятельства также располагали к игре на публику, ведь единственным способом не потерять лицо ― превзойти принца в щедрости. Это была своеобразная месть за поражение под Нахерой.