Третий этап посмертного путешествия коннетабля: Монферран — Ле-Ман. В нем участвовали кости Дю Геклена и его сердце, помещенное в свинцовый сосуд. В Ле-Мане процессию встретил королевский гонец с приказом от Карла V: король, глубоко переживавший смерть своего коннетабля, назначил ему место для погребения в усыпальнице аббатства Сен-Дени, рядом со своей собственной могилой, где он сам будет покоиться два месяца спустя. Честь была исключительной. Но Дю Геклен в своем завещании просил похоронить его в церкви якобинцев в Динане. В конце концов, кости были захоронены в Сен-Дени, а сердце — в Динане.
На каждом этапе похоронную процессию встречала большая толпа. В Шартрском соборе была проведена еще одна торжественная заупокойная служба. Популярность Дю Геклена была такова, что Карл V, опасаясь давки в столице во время прохождения процессии, приказал направить ее прямо в Сен-Дени, где должны были состояться похороны. Все документы подтверждают это: популярность Дю Геклена — это не позднейший вымысел, это исторический факт. Коннетабль умер на вершине славы, почитаемый и народом, и знатью.
На его могиле, в Сен-Дени, в 1397 году был установлено надгробное изваяние, работы Томаса Приве и Робера Луазеля, лицо изваяния напоминает лицо Дю Геклена на гравюрах того времени. Гробница была разрушена, как и гробницы королей, во время Революционного Террора. 20 октября 1793 года гробница была вскрыта, а кости сброшены в ту же яму, что и кости королей, после того как некий Фердинанд-Альбер Готье изъял три зуба коннетабля, возможно, для своей личной коллекции. В последствии надгробное изваяние было возвращено на свое законное место, рядом с гробницами Карла V и его супруги Жанны де Бурбон.
Сердце было доставлено в часовню якобинцев в Динане, где оно оставалось до начала XIX века. К этому времени часовня пришла в упадок. Шарль Неэль, купивший ее как национальную собственность, изготовил два ларца, в которые поместил сердце Дю Геклена и останки Тифен. 9 июля 1810 года мощи были перенесены в церковь Сен-Север, где они находятся и по сей день, за весьма посредственным памятником.
"Мессир Бертран дю Клайкен умер, что было печально для его друзей и для всего королевства Франции". Вот и вся похоронная оратория, посвященная ему Фруассаром. Эта краткая фраза, тем не менее, подытоживает значение коннетабля: это было горе, в прямом смысле этого слова, для всего королевства Франции. Деятельность Дю Геклена превозносится одними, возмутительно преуменьшается другими по причинам, зачастую не соответствующим историческим критериям. Запутанность его кампаний, утомительный и неблагодарный характер этой войны, состоящей из осад и стычек, во многом способствовали обесцениванию его труда. Кампании Дю Геклена, конечно, не похожи на кампании Цезаря или Наполеона. Но Столетняя война сделала его коннетаблем Франции и главным человеком своего времени. Оставаясь на протяжении всей своей жизни человеком верным, он быстро стал символом, используемым как монархией, так и республикой, по примеру Жанны д'Арк. Не будучи канонизированным, он остался почитаем, как образец слуги государства, незаменимого инструмента в руках королевской власти и идеального солдата. В 1380 году для Дю Геклена началась вторая жизнь.
Заключение.
Посмертная судьба Дю Геклена
Сразу же после смерти, Дю Геклен стал легендой. Политики, военные, литераторы, поэты, труверы, горожане и соотечественники — все сразу же стали прославлять его. Это явление достаточно исключительное, чтобы обратить на него внимание. За исключением группы бретонских дворян, окружавших Иоанна IV, дань уважения была всеобщей и спонтанной.
Люди стекались к местам через которые везли его бренные останки, которым Карл V выделил место в королевской усыпальнице. Поэты, труверы и трубадуры слагали песни и баллады о храбром Бертране; скульпторы изображали его пешим, конным, лежащим; миниатюристы иллюстрировали его подвиги; предлагалось сделать его десятым воином-храбрецом, то есть поставить его в один ряд с Гектором, Александром, Цезарем, Артуром, Карлом Великим, Жоффруа Буйонским, Иудой Маккавеем, Иисусом Навином и Давидом — высшая честь для воина. Вся эта шумиха вокруг Бертрана Дю Геклена не могла быть создана королевской пропагандой. Королевская власть лишь эксплуатировала и направляла это движение, но она не могла вызвать его сама по себе.