Удел всех персонажей виткациева театра — пытка эротико-метафизической ненасытимости. Дополнительная краска его замысловатых сценических притч — политическая сатира, не имеющая конкретного объекта, разоблачающая цинизм всякой власти. Виткевич выставляет напоказ психологию маньяков абсолютного владычества, анализирует феномен паники и деградации, мир, ожидающий краха. В фокусе его взгляда колебательный процесс рождения и эволюции общества, на полюсах которого — гипертрофия личности диктатора и полная реализация безличия толпы, переходящая в охлократический «малый самосуд». Механизмы политики соотнесены с духовным вырождением, неспособностью к трансценденции. Экзистенциально-психологические проблемы часто раскрываются на материале патологии семейных отношений. В уединение героев вторгается бушующий вокруг мятеж — их обособленный мир оказывается аналогом внешнего. Малый круг семейного распада вписан в большой круг катастроф. В лучах восьмигранного зеленого фонаря мелькает череда причудливых видений — преломленных через частность вечных проблем.
Вершится «безымянное деянье» исторических катаклизмов, подминающих духовность: по словам одного из героев, «в наше время для метафизических личностей есть только два места — тюрьма и сумасшедший дом». Привычное состояние действующих лиц — обделенность, ущербность, смутная неистребимая тревога, стремление разорвать обыденные связи, неутолимая жажда единственного, из ряда вон выходящего. Эти существа — от «титанов» до статистов, близких к предметам, — всегда в бесперспективном поиске «другой жизни», в безнадежной погоне за несбывшимся и несбыточным. Они играют в жизнь, чтобы насытить «голод тайны» — это навязчивая цель каждого их поступка и слова. Виткевичевские герои отягощены комплексом ожидания: все происходящее кажется им бесцветным, неподлинным и ничтожным, они требуют большего. Любые ценности для них обесценены — они только средство достижения «странности бытия».
Все содержание жизни этих людей — фанатическое вожделение к неведомому, воплотившееся в жестокую игру. «Фантастической» психологии соответствует их «искренняя демагогия», алогизм действия, роковая неизменность обстоятельств. Люди барахтаются в абсурде, развлекаются метаморфозами, предаются взаимному истреблению. Их грызет тоска, и лишь постепенно они осознают, что в сущности стремятся к небытию. Перед ними дилемма: родиться заново или погибнуть, — но рано или поздно они покорно сносят насилие обстоятельств, превращаясь в то, что им диктует случай.
Живущие во времена всеобщего стресса, под давлением массированных «механических» форм жизни, они уже почти — «автоматы будущего». Однако они сознают утрату и судорожно пытаются заполнить внутренний вакуум. Невозможность этого определяет их тоску, демонизм, болезненные всплески страстей, одержимость своей мнимой уникальностью, готовность на преступления ради преступлений. У власти в мире драм Виткевича всегда злодейская шайка типа какого-нибудь «Синдиката Рукотворных Пакостей». Фашиствующие деспоты ломают психику подданных, к их услугам технические новшества, бактериология, телесуггестия, генетические трансформации, — всё, что только могут предложить идеологизированные наука и мистика. Удел граждан — беспрекословное исполнение предписанных функций...
Приступая к своей «гомеопатии зла», Виткевич знал, что его схватка с демонами небытия — бой неравный. Достойны уважения самоотверженность и упорство, с которыми он вел этот бой. Семь драм, включенных в настоящее издание (из них при жизни автора лишь одна была опубликована и только две поставлены), позволяют ощутить особость его парадоксального мира.
В «драме в двух с половиной действиях» «Они» (1920) на вилле эстета и коллекционера картин Каликста Баландашека учинен погром поборниками Абсолютного Автоматизма», чья тактика — пустословие, обрекающее разум на гибель. Сама жизнь превращается в «фарс дель арте чистой формы» — наподобие того, в котором на сцене «Дворца Искусств» убита сожительница Баландашека, актриса Спика Тремендоза. Маниакальное стремление этой роковой женщины «отыграть себя», собственно, и движет интригой пьесы. С ее смертью рассыпается система психологических мотивировок, ни у кого из персонажей не остается веры «ни во что», действие продолжается по инерции. Временно в выигрыше — «тайное реальное правительство»: пророк-шарлатан Сераскер Банга Тефуан, его «большой друг» полковник Мельхиор Аблопуто и иже с ними.
«Неэвклидова драма в четырёх действиях» «Дюбал Вахазар, или На перевалах Абсурда» (1921) — эпическая пьеса о психологии тирана, формах деспотии и проблеме воспроизводства диктаторских режимов. Это модельный текст драматургии Виткевича, вокруг которого разворачиваются разные варианты той же коллизии. Амбивалентен образ титульного героя — тирана-шута, обуянного идеей «демеханизировать человечество», добиться метафизической полноты бытия для всех. Как многие имена в произведениях Виткевича, имя Дюбала Вахазара готовит восприятие образа: указывает на его двойственность — демонизм, окрашенный шутовством. Вахазар — тип фанатичного правителя, жаждущего привить человечеству космическое сознание. В себе, как и в других, он видит лишь почву для новых поколений, самоотреченно служит грядущему земному раю, не считаясь с тем, что вокруг, по воле его, воцарился ад.
«Его Единственность» — деспот и мученик, палач и жертва; это архетипический властитель, намеренно лишенный автором постоянства в облике и характере. Он то огромен, то ничтожно мал, то сверхэнергичен, то нервно истощен, то жесток и ужасен, то сентиментален и жалок. Приливы и отливы энергии, конвульсивные трансформации Вахазара сопровождаются секрецией гипнотических «флюидов». И не ясно — то ли он, рычащий с пеной у рта, едва сдерживает безумие, то ли «психическая неэвклидовость» его притворна, а сам он — смеющийся ребенок, этакий современный Гаргантюа. Играющий в князя тьмы Вахазар — аскет и альтруист: он мучает не только других, но и себя, страдая ради всех под непомерным бременем власти. Для «лежащих ниц» Вахазар непостижим — его боготворят, им восторгаются, он вызывает отвращение и ужас. Вознесенный на культовый пьедестал, он при этом невозмутимо сносит плебейское панибратство. Природа его слишком сложна для усеченного общества, которое им же и создано.
Способный гипнотически влиять на подданных, из-за собственной непоследовательности и приступов романтической мечтательности он в конечном счете теряет волю к власти и впадает в детство. В итоге Вахазар терпит закономерное поражение: его свергают и убивают глумливые циники, не обремененные метафизическими сверхидеями. Новая элита, которой ни до чего нет дела, озабочена лишь собственным процветанием. Эстафета абсурда на вершинах иерархии не сулит народу перемен к лучшему: преступного фантазера сменили преступные прагматики — только и всего. Доктрина потерпела крах, властелин сломлен, но система продолжает работать: являются узурпаторы, зараженные той же манией. Вытеснивший Вахазара старец Унгвентий, глава «ордена Перпендикуляристов» — пешка в руках клики корыстолюбцев, не подверженных сомнениям и атавизмам совести. Устанавливается новая автократия, при которой, к восторгу палача Морбидетто, «чудесным образом преодолены все сомнения морального порядка».