Ф о н а р щ и к — бородатый субъект в синей рабочей блузе.
Дополнительное предписание центральных властей: говорить без аффектации, без «души», даже в самые неприятные моменты.
Действие первое
Гладкое поле, поросшее редкими кустами можжевельника. Некоторые кусты в форме кипариса (два слева, три справа). Кое-где островки желтых цветов (песчаная равнина, похожая на ланды). На горизонте полоска моря. Посреди сцены холм (высотой 1 м). В него вбит столб цвета бордо (высотой 1,5 м). На столбе огромный восьмигранный фонарь зеленого стекла (возможно, в серебряной богато украшенной оправе). У столба стоит В о д я н а я К у р о ч к а — в дамской сорочке. Обнаженные руки. Довольно короткие волосы, стянутые наверху синей лентой, торчат высоким хохлом, рассыпаясь вокруг головы. Черная юбка, почти кринолин, но короткая, ноги голые. Слева стоит О н, одетый так же, как те трое связанных людей, в иллюстрированном издании «Робинзона». Треуголка, ботфорты с очень широкими вывернутыми голенищами (XVIII в.), в руках двустволка скверного образца. Он как раз ее заряжает, стоя справа вполоборота к залу. Слева красное заходящее солнце. Небо затянуто тучами фантастической формы.
К у р о ч к а (с мягким упреком). Ну, можно немного быстрее?
Э д г а р (кончив заряжать). Ладно — сейчас, сейчас. (Изготавливается и прицеливается в нее; пауза.) Не могу, черт возьми! (Опускает ружье.)
К у р о ч к а (так же, как раньше). Напрасно ты мучаешь и меня, и себя. Ведь все уже решено, Мне казалось, наконец-то после долгих терзаний мы поняли друг друга. И вот опять колебания. Будь мужчиной. Ну же — целься скорее!
Э д г а р (поднимая ружье). Я не подумал об одной вещи — впрочем, все равно. (Изготавливается и прицеливается; пауза.) Не могу — ну, не могу нажать на курок, и все тут. (Опускает ружье.) Главное, не с кем будет поговорить. С кем я буду разговаривать, если тебя не станет, Эльжбетка?
К у р о ч к а (вздыхает). Ах! Больше будешь общаться с самим собой. Это пойдет тебе на пользу. Ну — смелее! Только миг. Всё осмыслишь потом.
Э д г а р (по-турецки садится на землю, держа дробовик на коленях). Да не хочу я с самим собой.
К у р о ч к а (садится на холм, отрешенно). Раньше ты так любил одиночество. Помнишь, как от меня бегал? А что теперь?
Э д г а р (зло). Привык. Это ужасно. Между нами словно какая-то эластичная нескончаемая нить. В самом деле, я уже два года не был один. Даже когда ты была далеко — нить растягивалась, но не лопалась никогда.
К у р о ч к а. Так поставь хоть раз эксперимент. Со мной ничего нового у тебя уже не будет. А так — есть еще кой-какие возможности. Я говорю не о женщинах, а вообще.
Э д г а р. Ты пытаешься воздействовать на самую подлую сторону моей натуры. Чисто по-женски. (Вскакивает.) У тебя, наверное, просто мания самоубийства. Сама ты боишься и используешь меня как орудие. Как придаток к ружью. Это унизительно.
К у р о ч к а. Что за смешные подозрения! Смерть для меня ничто — это правда, но я вовсе не хочу умирать. А жизнь — тоже ничто, как и смерть. Самое мучительное — вот так стоять у столба.
Солнце заходит — смеркается, постепенно темнеет.
Э д г а р (сжимая ружье). А, это невыносимо! Знаешь — давай всё бросим и пойдем отсюда. Проклятое место. Здесь ничего не может произойти.
К у р о ч к а (мягко). Нет, Эдгар, ты должен решиться — сегодня все должно быть кончено. Мы так решили, и хватит. Я больше не могу влачить такое существование. Что-то во мне сломалось, прежнего никогда не вернуть.
Э д г а р (неуверенно мычит). Гмм. Как подумаю, что́ со мной будет сегодня ночью, мне становится плохо. Какая скука, какая тоска, порочный круг, бесконечный, замкнутый в себе навеки. И некому будет рассказать. А ведь в этом вся прелесть жизни!
К у р о ч к а (с укором). Даже в эту минуту ты мелок. И все же ты действительно был для меня чем-то большим, чем я думала, что ты можешь быть. Ты был моим ребенком и отцом — что-то среднее, бесформенное, заполнявшее мой мир своей неопределенностью. (Изменив тон). И все-таки до чего ты мал — не как ребенок, а безотносительно, абсолютно...
Э д г а р (в гневе). Да, знаю — я не министр, не директор завода, не общественный деятель, не генерал. Я человек без профессии и без будущего. Я даже не художник. С помощью искусства можно хоть погибнуть как-нибудь оригинально.
К у р о ч к а. Жизнь как таковая! Помнишь теорию своего друга, герцога Невермора? Так называемое творчество в жизни. Ха-ха!
Э д г а р. Убожество этой концепции — причина всех моих несчастий. Десять лет бесплодной борьбы с самим собой. И после этого ты удивляешься, что я не могу решиться даже на такую малость, как убить тебя. Ха-ха! (Ударяет прикладом о землю.)
К у р о ч к а. Я как раз и хочу, чтоб ты наконец совершил нечто великое. Вовсе не так уж мало — убить меня. Позднее ты в этом убедишься.
Э д г а р (иронически). Позднее, позднее. А если я уверюсь, что это всего лишь еще одна ошибка, что величие в том-то и состояло, чтобы сейчас в полном согласии вернуться вместе с тобой домой и поужинать? Ах, эта всеобщая относительность!
К у р о ч к а. Как он глуп. Величие состоит именно в том, что нечто — неповторимо...
Э д г а р. Не позволяй себе лишнего. Прошу тебя, без оскорблений. Это даже в театральных пьесах запрещают, хоть и без особого успеха.
К у р о ч к а. Хорошо, но признай сам: это замкнутый круг. Величественно все, что неповторимо. Только в этом величие смерти, первой любви, потери невинности и так далее. Все, что можно повторить несколько раз, становится из-за этого незначительным.
Сквозь тучи пробиваемся слабый свет луны.
А ты не хочешь совершить ничего неповторимого и при этом жаждешь величия.
Э д г а р (иронически). Величие есть также в мужестве, в самопожертвовании, в страдании ради кого-то, во всяком отречении от своих интересов. Но во всем этом его нет, потому что каждый, кто от чего-то отрекается, находит в собственном величии такое удовольствие, что именно вследствие его становится ничтожен. Каждое произведение искусства есть нечто великое, ибо оно единственно в своем роде. Давай-ка сразу принесем себя в жертву друг другу или начнем вместе выступать в цирке.
К у р о ч к а (иронически). Любое создание также единственно, а значит — величественно. Ты велик, Эдгар, и я тоже. Если ты меня не застрелишь сию же минуту, я буду тебя презирать как последнего слизняка.
Э д г а р. Эх, до чего же мне все это надоело. Я пристрелю тебя как собаку. Ненавижу тебя. Ты воплощение всех моих угрызений совести. Это я мог бы тебя презирать.
К у р о ч к а. Не будем ссориться. Не хочу, чтоб мы расставались со скандалом. Подойди, поцелуй меня в лоб последний раз, а потом стреляй. Мы же все обдумали. Ну, иди.
Эдгар, положив ружье, нерешительно приближается к ней, целует ее в лоб.
А теперь за дело, любимый, не надо больше колебаний.
Э д г а р (возвращается налево, на прежнее место: поднимает ружье). Ну ладно. Кончено. Будь что будет. (Передергивает затвор.)
К у р о ч к а (хлопая в ладоши). Ах, как хорошо!
Курочка застывает, Эдгар изготавливается, долго прицеливается и бьет из обоих стволов дуплетом. Пауза.
К у р о ч к а (продолжая стоять, совершенно не изменившимся голосом). Первый мимо. Второй в сердце.
Э д г а р (молча вытряхивает гильзы из ружья, после чего медленно кладет его на землю и закуривает). Об одном забыл — что я скажу отцу? Пожалуй...