Ф и з д е й к о. Ты говоришь об этом так, будто наследование не подразумевает смерти твоего отца. Хотя упрек этот — если его можно назвать упреком — я предъявляю тебе автоматически, еще с той стороны свежедостигнутых границ. Сам же я — вместе с ним и с тобой (указывает на Магистра и на Янульку) — пребываю в потустороннем мире искусственных психологических конструкций. Чудесный мир! Но всего лишь потенциальный. Не знаю, как будет выглядеть реальность.
М а г и с т р. Как бы там ни было, она будет пятой по счету. Хвистек полностью исчерпал первые четыре. Сейчас устроим репетицию. Дайте свет!
Д е ля Трефуй нажимает кнопки дуговой лампы и множества калильных. Входит Й о э л ь К р а н ц со своими хасидами. Ни на кого не обращая внимания, они занимают места за столиком в кафе.
Д е л я Т р е ф у й. Три черных кофе для джентльменов.
Бежит к окошку. Герцогиня подает пирожные.
Ф и з д е й к о. Почему этот шут стал кельнером?
М а г и с т р. Вопрос абсолютно несущественный. Так называемые трансформационные упражнения для духов низшего ранга.
Ф и з д е й к о. Начнем же наконец, черт возьми, эту дьявольскую комедию. Обращаю внимание: я сказал больше, чем император Август. Он признался, завершая всё, я — начиная. А впрочем, тут другие измерения и коэффициенты: с него пошел упадок Рима — а мы, как старые грибы, таимся в дебрях большевизированных пущ — что бишь я сказал? Человечество? Долой его! Мы коренимся в первобытной дикости.
М а г и с т р. О — теперь хорошо. Каков же будет твой первый шаг в роли правителя? Не хочется вот так, сразу навязывать тебе свои идеи.
Ф и з д е й к о. Введите моих вассалов — повторю, вассалов — и вы увидите: они ничем не отличаются от медведей. Это быдло — конченная быдлократия, она безропотно пойдет под чей угодно нож. Ну — и что дальше? Моя искусственная конструкция возносится все выше. Выше и выше — пока не исчезнет сама высота. Да я и есть — сама высота: Его Высочество Князь Литвы Евгений — не знаю, который по счету — Физдейко! Один только титул может довести до колик. Ох, сегодня я лопну, уже в который раз — меня так и распирает чистое небытие. (Кричит.) Йоэль! Йоэль! Ты, полип несусветный из иной геометрии! Ты что, уже создал все эти, невыразимые в своей безмерной скуке, институты?!
М а г и с т р. Спокойней, спокойней. Спокойствие — высшая роскошь, которую могут себе позволить люди нашего масштаба. Говори, Йоэль, пусть не страшит тебя ненасытимость нашего владыки, Он — как сухая губка — жажда его беспредельна. Он заглатывает все, как свинья святого Антония.
К р а н ц (резко встает, пролив кофе; хасиды сидят все так же неподвижно). Господа, я не могу оставаться спокойным. Хотел взять себя в руки, да не могу. Я весь дрожу (дрожит) от дикой ярости. У меня нет времени. Жизнь коротка — ах, как она коротка! И я должен сделать все, для чего создан. Уже ведь есть основа и гениальные концепции, но кто сумеет их воплотить! Вы себе забавляетесь — я знаю, и забавляетесь недурственно — но я-то должен дело делать — у меня нет времени — я прошу вас: приказывайте!
Ф и з д е й к о. Перерезать всех поголовно. Не хочу никого — желаю остаться в абсолютном одиночестве.
М а г и с т р. Евгений, в таком случае не сиди на троне. Как властелину, тебе всегда придется быть в неподобающем окружении — разумеется, за вычетом нескольких ближайших лиц. Понятие власти имплицирует понятие массы. Извечная проблема Карла V. Но он ее разрешил — в монастыре, став часовых дел мастером.
Ф и з д е й к о. Хорошо — пусть масса, но только — настоящая. В конце концов, ты — как преемник — и Янулька можете остаться. Но кроме вас — никого: только масса! Желаю быть самодержцем.
К р а н ц. Мсье де ля Трефуй! Еще один кофе! Поладить с этим господином будет тяжелее. Его искусственная личность сорвалась с цепи, как бешеная собака. Вы заметьте, мсье Физдейко, серьёзно: я уж и так взял вес на пределе сил: просвещение, правосудие, коммерция...
Ф и з д е й к о. Знаю, знаю: промышленность, финансы и так далее, и тому подобное. Помираю от скуки при одной мысли об этом.
Де ля Трефуй подает Кранцу кофе, тот пьет стоя.
К р а н ц. В нашем новом государстве эти отрасли довольно примитивны, и все-таки для одного семита работы у меня навалом...
Ф и з д е й к о. Лучше скажите, отчего я постоянно чувствую потребность связать понятия самым что ни на есть естественным образом?
М а г и с т р. А вот отчего: ты еще недостаточно уединен в самом себе. Советую: сосредоточь до крайней степени свою способность искажать, стань карикатурой на собственную волю и предназначение. Я только освобождаю — не творю. Мое воздействие как престолонаследника может быть только и исключительно катализирующим.
Ф и з д е й к о. Катализируй себе вволю — но почему именно меня? Почему твой главный объект не Кранц, не Трефуй, не моя покойница жена? (Входит к н я г и н я Э л ь з а, одетая как в I действии, и медленно ложится у подножья трона.) О, в недобрый час я ее помянул. Упокой Господи, душу ее, меня это уже ничуть не касается. Только почему я? (Входит ф. П л а з е в и ц.) О — почему не он?
Указывает на ф. Плазевица.
М а г и с т р. Ты меня опередил своим вопросом. Я не говорю о себе, но почему не он? (Указывает на ф. Плазевица.) Почему? А потому что — не он, и все тут. П о т о м у. Это жуткое словечко — «почему?» — рождено непосредственным ощущением причинности. Его значение чисто негативно. Нечто именно потому и происходит, что н е п р о и с х о д и т ничего другого. Нет бесконечного ряда причин до самого пра-начала — есть только необходимые фрагменты. Ты ведь не хочешь опуститься до роли фрагмента, Евгений. Живая материя: кузнечик, корова, я сам, и даже ты, — абсолютно противоречим закону причинности. Освободись от предрассудков, иначе коронация не состоится.
Ф и з д е й к о. Тоже мне угроза! А впрочем, я готов понять и чистую случайность, но только вне меня. Тем не менее попробую взглянуть на себя совершенно со стороны, вполне объективно. (Изгибается на троне.) О, вот уже все кончено. Я вижу себя на троне, единственном троне этой земли.
М а г и с т р. Евгений, если б на тебя не влияла общая демократизация, ты бы вообще не спрашивал об этом. Принял бы предназначение таким, как есть. (Физдейко дико извивается.) Однако как-никак случилось чудо: через понятие абсолютной, причинной или функциональной, зависимости он пришел к понятию абсолютной свободы — в противоположность Морису Блонделю, который утверждал, что только благодаря свободе мы обретаем чувство детерминизма. Все это может показаться скучным, но несмотря ни на что это — первейшая основа Чистой Формы в общественной жизни... тьфу ты пропасть, что за гнусное слово!
Ф. П л а з е в и ц. Такой подход мне нравится. Величайшее из удовольствий ничего не стоит, если не подвести под него надлежащую теорию. Приступим же к церемонии.
К р а н ц (поспешно). Так точно, приступим. Обыдливаться начинают целые социалистические республики по-соседству с нами, масса стран подлежит завоеванию. Только давайте сперва создадим армию. Надо как можно скорей подписать декреты.
Ф и з д е й к о. Но что меня удивляет, так это то, что ты, Йоэль, обычный, так себе еврейчик, пошел против всех евреев мира.
К р а н ц. Есть евреи и евреи. Для вас, ариев, мы все похожи друга на друга, как мертвые китайцы. Но есть евреи и — ЕВРЕИ, все пять букв заглавные. Последний народ на этой планете. Но это уже почти метафизика. Скорей, скорей — без меня вы самое большее могли бы податься в театр. Я набиваю новым фаршем ваши прежние оболочки. Но что такое даже лучший фарш без оболочки — и наоборот: форма без начинки — ничто. Мы должны действовать сообща, а главное — быстро, быстро, быстро!