Входит д е л я Т р е ф у й, одетый как в I действии. Голова его повязана платком со следами крови.
Д е л я Т р е ф у й. Вернусь на родину и тоже стану королем. Говорят, и Франция впала в скотство.
Г е р ц о г и н я. Я с тобой, Альфредик. Мне тоже кое-что причитается.
Д е л я Т р е ф у й. Нет уж! Ты, Амалия — моя любовница в переходную фазу. Заявляю во всеуслышание: еще ни один из де ля Трефуев не совершил такого мезальянса. Мадемуазель Янулька, прошу вашей руки и заверяю: вы будете королевой оскотинившейся Франции.
Я н у л ь к а. О, нет, мой герцог. Только что отказала в том же самом — ха-ха! — господину Кранцу, который стал королем Литвы. Эксперимент не удался. Магистр мертв, а папа спит как сурок.
Д е л я Т р е ф у й. В таком случае, Амалия...
Г е р ц о г и н я (палит ему в башку из браунинга). Поздно, Альфредик. В твоей семье, как видно, было много мезальянсов — только ты о том не знаешь. Не терплю изощренного хамства под маской фальшивой утонченности. Но Кранц давно в меня влюблен, только не смеет признаться. Не правда ли, мой милый Йоэль?
Де ля Трефуй умирает.
К р а н ц. Да — признаюсь немедленно. Из династических соображений я предпочел бы мадемуазель Физдейко, но люблю я только вас. Ты королева, Амалия. Пошли. Я должен безотлагательно заняться проблемой рыболовства и животноводства, то бишь разведения скота — настоящего, а не людского. А после шести вечера я — твой. Где корона?
Э л ь з а (доставая корону из-под одеяла). Здесь, мой добрый Йоэль. Я спрятала ее на всякий случай. Жалею только, что ты не стал моим зятем.
Кранц берет корону и нахлобучивает ее на свой летчицкий шлем. Входит Д е р Ц и п ф е л ь.
К р а н ц. Плазевич, сегодня же обнародуйте манифест с моей программой. Дер Ципфель, мне нынче же нужны все бояре. Чтоб они были живы и здоровы. Это ядро моей армии.
Д е р Ц и п ф е л ь. Слушаюсь, Ваше Королевское Величество.
Убегает за стену и возвращается.
К р а н ц. Теперь уж я вам покажу, что такое евреи на надлежащих постах. Гений без места — ноль. Ну, Амалия — идем.
Вместе с Герцогиней и ф. Плазевицем уходит за стену, разминувшись с Д е р Ц и п ф е л е м. Хасиды выходят тоже, хором повторяя.
Х а с и д ы. Хамалаб, абгах, Зарузабель. Наконец-то у нас есть Мессия!
Exeunt[76].
Д е р Ц и п ф е л ь. Что ж, еврейский вопрос временно решен. Через минуту будет солнечное затмение. Неизвестное темное небесное тело с немыслимой скоростью проносится мимо нас.
Я н у л ь к а. Ах, мне-то что за дело до евреев и до всяческих затмений. Я и сама — темная еврейка. На горизонте нет уже никого обыкновенного. А мне до того обрыдли все эти необычайные персонажи, что меня уже просто выворачивает. Я бы так хотела взять в мужья обычного розовенького хлыщика — бездумную, приятную куколку, чистенькую и хорошо одетую. А вы не можете разбудить Магистра, господин Дер Ципфель? Вы же столько трупов возродили к жизни. Я бы хотела поговорить с ним о будущем.
Д е р Ц и п ф е л ь. Нет, Янулька. Над самоубийцами у меня власти нет. Но обрати-ка внимание на левого Урода. Смотри, что с ним творится.
Солнце внезапно гаснет. На сцене почти темно. Левый Урод поднимается и вдруг сбрасывает и маску, и платье. Оказывается, что это обыкновенный смазливый хлыщик-бубек — именно такой, о каком мечтала Янулька. В сером костюмчике и полуботинках с гетрами. Подходит к Янульке.
I I У р о д. Янулька, я тебя люблю.
Я н у л ь к а. Я тебя тоже.
Закидывает ему руки на шею.
I I У р о д - Б у б е к. Не будем ни о чем говорить — и нам, и всем прочим все хорошо известно по множеству реалистических пьес: французских, немецких, голландских, польских, даже литовских и румынских, а также из романов.
Я н у л ь к а. Ах, да и зачем об этом говорить? Все и так понятно. Вот только сердца у меня — нет: я люблю разумом. Великий Магистр вытравил мне сердце своей диалектикой.
I I У р о д - Б у б е к. А у меня нет мозгов. Я был всего лишь уродом — пернатым и безногим.
Я н у л ь к а (заинтересовано). Правда? А тот, второй — он тоже бубек, как и ты?
Бубек молчит, смешавшись. Темнота приобретает красновато-бурый оттенок.
Д е р Ц и п ф е л ь. Не советую разоблачать его — можете ужаснуться.
Я н у л ь к а. А я все-таки попробую.
Вдвоем с Бубеком идут к I Уроду.
Д е р Ц и п ф е л ь (щупая спящему Физдейко пульс). Труп. (Подходит к Эльзе и измеряет пульс ей.) Тоже труп. Нездоровый воздух в этом замке. Я и сам — труп.
Я н у л ь к а (стоит перед I Уродом, не смея к нему прикоснуться). Выходит, я круглая сирота.
I I У р о д - Б у б е к. Я заменю тебе всех.
Д е р Ц и п ф е л ь. Ну же — дотронься до него, дитя мое. Раз в жизни прикоснись к последней тайне. А потом скотеней себе сколько влезет.
Янулька прикасается к I Уроду, тот моментально исчезает, т. е. проваливается в люк.
Я н у л ь к а. Как страшно. Я ужасно боюсь, впервые в жизни. Больше боюсь самой себя, чем всего этого. Однако есть вещи непостижимые. Но ведь ты не исчезнешь, прелестный мой бубечек?
I I У р о д-Бубек. Никогда-никогда. Я навеки твой.
Великий Магистр вдруг переворачивается с боку на бок и, поначалу невразумительно бормоча, говорит, будто молится.
М а г и с т р. Бихулбаламбобамблагохамба — я мчусь в бесконечности предельных мыслей, стремящихся к нулю. Покоряю все новые территории тайн и колонизирую их своими идеями. Хуже всего — исправительная колония невысказанных идей. Я на перевале смысла и абсурда! Я уже там, где никто никого настигнуть не может, даже я сам не настигну себя в себе. И Бог, одинокий, сломленный старец, чье сердце надорвано ужасом и отвращением к неудавшемуся замыслу, созывает избранных на последний бал — бал, на котором все простят друг друга. Там я вижу всех нас и многих, многих других. Добейте меня! Я не хочу быть вечным. Прощаю Богу весь ужас дел его, но Бытия иного даже он сотворить не мог.
Я н у л ь к а. Бежим отсюда! Тут страшно!
Удирают с Бубеком в кусты.
Д е р Ц и п ф е л ь (страшным голосом). Эй, трупы!!! Встать!!!
Эльза, Физдейко и де ля Трефуй вскакивают. Эльза выпрыгивает из кровати. Яркий солнечный свет внезапно заливает сцену.
Э л ь з а (словно пробудившись ото сна). Что это?!!
Ф и з д е й к о. Где я?!! Какое-то неизвестное место из прежних воплощений!!
Раскалывает трубку о ручку кресла. Карабин у него по-прежнему на плече. Магистр ползет к ним через груду лежащих на земле доспехов.
М а г и с т р (пресмыкаясь, как снулый рак). Добейте меня... Я измучен виденьем последнего бала... Уже нет сил оставаться в обществе Бога... он слишком добр, слишком любезен, а за всем этим кроется презрение. Я больше не хочу фундаментальных разговоров. Я был так рад небытию, и снова — есть н е ч т о, хотя я сам не узнаю себя. А по привычке говорю: я, я, я, я... (Почти стонет.) Убейте мое второе «я». Ужель оно бессмертно? Ох — что за мука! Добейте меня! Сжальтесь!!
Д е р Ц и п ф е л ь. Лупи, Физдейко, из обоих стволов в этого гада ползучего. Добей его, как полураздавленного жука. Чтоб не мучился.
Физдейко резво срывает с плеча винчестер, быстро целится и палит из обоих стволов в ползущего Магистра. Магистр каменеет, вытянувшись во весь рост.
Д е р Ц и п ф е л ь. Похоже, я переборщил! Дух прикончил духа из настоящего винчестера!! Но часом, не сон ли мой — все это вместе взятое?
Ф и з д е й к о. Допустим, но ведь со мной творится то же самое...