Но молодой студент очень скоро разочаровался и в церкви и главным образом в ее наставниках. Причина этого была несколько неожиданной. Однажды один из служителей церкви в присутствии всех собравшихся на богослужение упрекнул Дюбуа и еще нескольких других студентов за то, что они танцуют. Этот упрек ошеломил Дюбуа, который, как и все другие студенты, не видел в танцах никакого греха. С присущей ему прямотой Дюбуа открыто высказал свое мнение на этот счет, чем привел в ярость служителя культа. После этого случая Уильям вообще отказался от участия в каких-либо религиозных организациях.
Многие товарищи Дюбуа по Университету Фиска избрали духовную карьеру, которая обеспечивала материальное благополучие и значительный вес в обществе. У Дюбуа, бывшего одним из первых учеников, были все возможности пойти по этому проторенному пути. Более того, ректор колледжа настойчиво предлагал ему стипендию в Хартфордской богословской семинарии. Дюбуа решительно отверг все посулы. Во-первых, он мечтал о продолжении своего образования, но светского, а не духовного. А главное — прямому и честному до резкости Дюбуа всегда претило делать или говорить то, во что он не верил. Дюбуа так определял свое отношение к религии: «Я слишком мало верил в догматы христианской веры, чтобы стать священником». И с присущей ему иронией он продолжал: «Не скажу, чтобы я не соблюдал христианских заповедей: я в жизни ничего не крал, будь то ценности материальные или духовные; я не только никогда не лгал, но, наоборот, говорил то, что считал правдой, даже в самых неблагоприятных обстоятельствах; я не пил спиртного и не знал женщин — ни с физической, ни с психологической стороны, над чем, не слишком мне доверяя, весело смеялись мои более просвещенные приятели. Я прежде всего верил в необходимость трудиться — систематически, неустанно».
Дюбуа никогда не был кабинетным ученым. История, социология, философия и другие общественные науки, в развитии которых он оставил столь заметный след, понимались им так: общественные науки должны служить обществу. Главные интересы Дюбуа концентрировались на негритянской проблеме, но отнюдь не замыкались на ней. Он все больше приходил к выводу, что для правильного решения негритянского вопроса надо знать весь комплекс сопутствующих ему проблем. И уже в Университете Фиска Дюбуа проявляет большой интерес к политике. Он следит за соперничеством двух главных буржуазных партий — республиканской и демократической, за упорной битвой между Хейсом, Гарфильдом, Артуром и другими лидерами партий в борьбе за политическое верховенство. Знакомится с развертывавшимся тогда популистским движением, отражавшим резкое недовольство широких трудящихся масс страны все усиливавшимся засильем крупного капитала.
Во второй половине 80-х годов, в период, вплотную примыкавший к эпохе империализма, в мире происходили важные события, и особенно в странах Азии и Африки, где шло развернутое наступление колонизаторов на государства и народы, еще сохранившие к тому времени свою независимость. Дюбуа старался осмыслить борьбу народов Азии и Африки, расовую проблему в мировом масштабе в прямой связи с негритянской проблемой США. Но ему не удалось преуспеть в этом важном вопросе, чему были достаточно объективные причины: «Не обращаясь за разъяснениями ни к учебникам, ни к преподавателям, я внимательно следил за развитием расовой проблемы в разных странах мира. Трудность, однако, заключалась в том, что невозможно было получить настоящее и исчерпывающее знание фактов. Так, я не мог получить ясной картины перемен, происходивших в Африке и в Азии».
Уже в ранней юности, во время учебы в Фиске, Дюбуа проявил свои способности редактора, писателя и оратора. Еще в школе Дюбуа редактировал школьную газету, которая называлась «Крикун». Правда, «Крикун», не успев прочно стать на ноги, скоропостижно скончался. Вышло всего два или три номера этой газеты.
Если редактирование школьной газеты было чем-то вроде интересной забавы, то в Фиске Дюбуа получил возможность по-настоящему проверить свои редакторские способности и даже развить их. Он стал редактором университетской газеты «Фиск геральд». Это была уже настоящая, серьезная редакторская работа, выполнявшаяся Дюбуа с большим интересом и умением. Во всяком случае, в период, когда Дюбуа был редактором, «Фиск геральд» стала самоокупаемой. В этом, безусловно, была и его заслуга.
Среди студентов Фиска было много уроженцев южных штатов, которые испытали на себе все ужасы и всю мерзость политики расовой ненависти, проводившейся на Юге плантаторами, полностью восстановившими свою власть в южных штатах после предательства Хейса — Тилдена 1877 года. Подавляющее большинство студентов было на 5—10 лет старше Дюбуа, они прошли тяжелую жизненную школу, испытали на себе всю тяжесть расовой дискриминации, чего не пришлось пережить Дюбуа. Большинство студентов были убежденными сторонниками борьбы за освобождение своего народа, но, как организовать и вести эту борьбу, никто из них не знал. Каждый стремился решать эту проблему в меру своего понимания ее, а нередко и в меру своего личного темперамента. Один из товарищей Дюбуа по учебе, Дж. Д. Филд, хорошо знавший и ненавидевший белый Юг, никогда не расставался с пистолетом. В ответ на удивленный вопрос Дюбуа Филд отвечал, что пистолет требуется не часто, но если уж потребуется, его следует иметь под рукой.
Конечно, надо было иметь незаурядное мужество, чтобы в условиях Юга, где господствовал суд Линча, решиться индивидуально вступить в вооруженную борьбу с расистами. Подобное мужество заслуживало самого глубокого уважения, но Дюбуа понимал, что пистолетным выстрелом нельзя было разрешить негритянской проблемы.
Надо было готовиться к настоящей, действенной борьбе за освобождение своего народа, а для этого нужно было не только вооружаться знаниями, но и найти энергичных и многочисленных союзников. Дюбуа выступает с взволнованными, горячими речами против расовых барьеров, убеждает своих товарищей в необходимости вести неустанную, упорную борьбу за уничтожение всех проявлений расизма. Это были первые выступления Дюбуа как оратора, первый опыт массовой политической агитации, который так пригодился ему в последующие годы, которые были заполнены беспрерывной, тяжелой, нередко разочаровывавшей, но в целом дававшей огромное моральное удовлетворение борьбой за освобождение своего народа, за уничтожение всех форм и видов расовой дискриминации и сегрегации.
За годы учебы в Фиске Дюбуа твердо определил свой жизненный путь — борьба за уничтожение всех тех ужасов расизма, с которыми он познакомился на Юге.
Известный лидер республиканцев Карл Шурц писал о положения на Юге в те годы: «Люди, которые ведут себя честно во взаимоотношениях с белыми соседями, обманут негра, не испытав ни малейшего угрызения совести. Убийство негра они не считают убийством. Изнасилование негритянки они не считают развратом. Отнятие собственности у негра они не считают грабежом… Они и до сих пор убеждены в том, что черные принадлежат белым».
Убийства, принудительный неоплачиваемый труд, изнасилования негритянских женщин, система расовых преследований, получившая название джимкроуизм, — все это было обычным явлением на Юге в годы учебы Дюбуа.
Это был период дикого разгула линчеваний. С 1885 по 1894 год тысяча семьсот негров в Америке стали жертвами суда Линча. Причем следует отметить, что статистика линчеваний была далека от совершенства. «Смерть каждого из них, — писал Дюбуа, — оставляла неизгладимый след в моей душе и заставляла еще лучше понять ужас положения других национальных меньшинств».
Уже в те молодые годы у Дюбуа проявилось качество, которое осталось характерным для него на протяжении всей его долгой жизни: он никогда не замыкался в узких рамках только негритянской проблемы США. Во время пребывания в Фиске он пристально следит за всеми проявлениями расовой и национальной нетерпимости. Его глубоко потрясло линчевание нескольких итальянцев в Новом Орлеане. Он с возмущением отзывался о китайских погромах в западных штатах, внимательно следил за делом Дрейфуса, за сообщениями о дискриминации евреев и еврейских погромах в России.
Приехав на Юг, Дюбуа, по существу, не представлял, что такое расовая дискриминация, во всяком случае он не имел личного опыта в этом вопросе. И тем в большей мере его ранило любое проявление расовой нетерпимости. Глубокий след в памяти Дюбуа оставил факт, который для Юга был заурядным явлением. Во время учебы в Фиске, идя по улице Нашвилла, он случайно слегка задел белую женщину. Дюбуа тотчас же вежливо извинился, приподнял шляпу и с чувством глубокого искреннего сожаления попросил прощения за свою неловкость. «Но мой жест, — вспоминал Дюбуа, — почему-то привел женщину в бешенство; возможно, я нарушил какой-то неписаный закон расовых взаимоотношений. Может быть, потому, что я не проявил никакого смирения? Не стал унижаться, не пал ниц перед ней? Вел себя как равный с равным? Не знаю. Я только почувствовал с ее стороны злобу и ненависть, презрение, какое может вызвать только грязная собака».