В этот вечер я, как обычно, возвращалась с песенных заработков домой к Крысе. Теперь она со мной не ходила на концерты, так как я уже примелькалась на улицах, все полисмены были со мной познакомлены и оповещены, что при необходимости малышке нужно помогать, и эта помощь обязательно будет замечена и вознаграждена. Только-только фонарщики приступили к своей работе, хотя стемнело уже больше часа назад. Я прижалась к стене большого белого дома, ожидая ежевечерней охоты, так я называла про себя выгул огромных борзых одного из наших соседей. Сам хозяин был толст и неповоротлив, и слуги - ему под стать, поэтому вместо присмотра они просто выпускали собачек со двора на полчаса, а потом громко созывали их обратно. Обычно я старалась возвращаться домой до того момента, как борзых выпускали, уж очень они любили проноситься вплотную к людям, чуть ли не сшибая их с ног. В моем случае это было довольно опасно. Но сегодня я запелась и не заметила, как пролетело время. На противоположной стороне улицы открылась калитка, и краснолицый господин громко и тоненько стал звать своих собак: - Сокол! Стриж! Ласточка! Ястреб! Орлица! Забавные у них имена - названия птиц, но они того заслуживали - так быстро они бегали, что могли бы обогнать даже ветер. С разных сторон послышалось короткое тявканье, и рыжий вихрь промчался мимо меня, выскакивая на дорогу. Я закрыла глаза от испуга, а когда открыла, то увидела, что Ласточка лежит на проезжей части, визжа от боли и дергая длинными лапами. Только одна из них лежала неподвижно, вывернувшись странным образом. Из стоящей поодаль кареты вышел молодой человек с растерянным видом и смотрел на собаку, не совсем понимая, что теперь делать. Все-таки это не беспородная дворняга. Хозяин-толстяк, смешно подпрыгивая, подбежал к Ласточке, тронул ногой ее сломанную лапу, вызвав еще больше визга бедняжки, а потом начал орать на молодого человека. Они долго выясняли что-то между собой, затем юноша махнул рукой, и его слуга, также вышедший из кареты, отдал хозяину собаки мешочек с деньгами, после чего все как-то быстро разбежались и разъехались. На улице осталась только подвывающая Ласточка и я. Я не сразу поняла, что ее бросили. Все ждала, что сейчас выйдут слуги толстяка и заберут собаку внутрь, но никто не выходил. А я не могла оставить ее одну на темном холодном камне. Простояв еще какое-то время, я решила подойти к Ласточке. Она уже не визжала, охрипнув, и только на выдохе чуть подскуливала, глядя на родную калитку. Она тоже ждала своего хозяина. Я вытащила кусочек пирожка, который не доела на ужин, и протянула собаке. Ласточка сначала не замечала меня, но потом, унюхав, посмотрела на меня большими влажными глазами и слизнула еду с ладони. - Ласточка, пойдем со мной, - сказала я ей тихонько, - я тебя укрою. И собака, словно поняв мои слова, с трудом поднялась, но забылась и чуть не встала на больную лапу. Я подхватила ее сбоку. Так мы и пошли в сторону дома: огромная собака и маленькая девочка. Я устроила ее на задней стороне двора в полусгнившем сарае. Притащила ненужные тряпки для подстилки, миску для воды и даже соорудила небольшой шалашик сверху из досок, которые нашла в развалинах неподалеку. Ласточка уже не была столь надменна, как раньше, она благодарно тронула меня носом и принялась вылизывать больную лапу. Всю зиму я ухаживала за бедняжкой, приносила ей остатки каши, укрывала во время морозов, даже пригласила к ней врача, утаив от Крысы часть монет. Моя хозяйка заметила, что я принесла меньше денег, чем обычно, долго на меня ругалась и оставила без ужина. Зато доктор вправил Ласточке лапу, забинтовал и сказал, что собаку обязательно нужно кормить свежим мясом и печенкой для скорейшего восстановления. Мясо и печень стоили очень дорого, и чтобы заработать на них, мне пришлось работать еще больше. Теперь я стояла на улице вплоть до последнего прохожего, уже не стесняясь выпрашивать деньги за свое пение. Я также и танцевала, и крутилась, и прихлопывала, привлекая к себе зрителей. Но несмотря на все мои усилия, я могла покупать кровавые куски свежатины для Ласточки только раз в неделю. Впрочем, собака не жаловалась на скудный рацион, ела все, что я ей давала, даже черный хлеб, потихоньку пыталась вставать на больную лапу, и всегда трогала меня своим влажным черным носом перед моим уходом, словно благодаря меня.