Князь принял де Линя как старого друга, а его спутника — уважительно, но с холодной сдержанностью. Арман был зачислен в русскую армию волонтером, де Линь — своим чином, то есть полковником. (В письме Суворову, который должен был выехать в Измаил, Потемкин, в частности, написал: «Сын Принца Де Линя инженер, употребите его по способности».)
«Князь Потемкин, чья власть, особенно в армии, не имеет границ, — один из тех необыкновенных людей, которых трудно постичь и редко встретишь, удивительная смесь величия и слабости, нелепого и гениального», — записал Арман в дневнике. Светлейший князь не видал мир и почти не читал книг, однако обладал обширными познаниями во всех областях. Вместо книг он читал людей: выкачивал знания из тех, кого встречал, а потом пользовался ими благодаря своей цепкой памяти. Ему не было никакого дела до уважения к нему других; он обладал несметными богатствами да еще и запускал руку в казну, как в свой карман; возил за собой по степи многочисленную челядь, актеров, танцоров, оркестр; его слово было законом, и не было ничего, что не смогло бы исполниться по его воле…
В Бендерах провели трое суток, каждый день обедая и ужиная у Потемкина. («Ужин подавался в прекрасной зале; блюда разносили кирасиры, высокого роста, в мундирах с красными воротниками, высоких черных и меховых шапках с плюмажем, — говорится в мемуарах В. Н. Головиной, бывшей гостьей светлейшего, когда она приезжала в Бессарабию к мужу. — Они попарно входили в комнату и напоминали мне стражу, появляющуюся на сцене в трагедиях. Во время обеда знаменитый оркестр вместе с пятидесятью трубами исполнял самые прекрасные симфонии».) Григорий Александрович понемногу привык к Фронсаку и сообщил обоим друзьям, что направит их к генералу де Рибасу, которому якобы доверена операция под Измаилом: если после нескольких обстрелов крепость не сдастся, осада будет снята. И ради этого они проделали столь дальний и тяжелый путь? Однако в душе Армана трепетало предчувствие, что на самом деле их ждет куда более интересное приключение.
Двадцать седьмого ноября они были под Килией, у генерала Самойлова, где Арман впервые увидел русский лагерь, поразивший его удобством палаток и землянок, и сделал для себя несколько важных наблюдений: русские солдаты — лучшие в Европе, они храбры и дисциплинированны, однако их жизнь не имеет в глазах командования никакой цены, их кровь зачастую льется понапрасну из-за бездарных командиров. Так, Килию можно было бы захватить без единого выстрела и без потерь, однако из-за возникшей неразберихи во время ночной атаки открыли огонь по своим. Через два дня, уже под Измаилом, Арман узнал, что и эту крепость можно было бы взять, воспользовавшись эффектом неожиданности: турки недостаточно укрепили ее со стороны реки, во время штурма погибло бы меньше людей, чем за 24 дня осады, но шансом не воспользовались, и вот теперь операцию собирались сворачивать, поскольку у русских даже не было осадной артиллерии, а из-за отсутствия лазутчиков они не располагали данными о численности турецкого гарнизона.
На следующий день Арман присутствовал при стычке между русскими лансонами[7] под командованием подполковника Эммануила де Рибаса (брата адмирала) и турецкими кораблями, которые были вынуждены отступить. Тогда же он был представлен самому Иосифу де Рибасу — «итальянцу, наряженному военным», как отзывался о нем Ланжерон. Впрочем, о происхождении де Рибаса, которого в России называли Осипом Михайловичем, есть разные версии: одни говорили, что он сын дона Мигеля Рибас-и-Байонса, испанского дворянина, служившего неаполитанским Бурбонам; другие же утверждали, что он отпрыск итальянского простолюдина по имени Руобоно. Во всяком случае, он был хорошо образован, знал шесть языков (испанский, итальянский, латинский, английский, французский и немецкий), а позже выучил и русский. Брат фаворита императрицы Екатерины II Алексей Орлов приметил его в 1769 году в Ливорно и пригласил к себе на службу. Возможно, де Рибае тогда прибавил себе несколько лет: сведения о дате его рождения также расходятся: от 1749 до 1754 года.
Во время Чесменского сражения (1770) де Рибае находился на одном из четырех брандеров, с помощью которых был сожжен турецкий флот. Кроме того, он успешно выполнял разнообразные поручения Орлова и способствовал установлению дипломатических отношений между Неаполитанским королевством и Россией, за что получил чин майора неаполитанских войск. Через Орлова он вошел в доверие к императрице Екатерине, которая определила его в наставники к своему внебрачному сыну Алексею Бобринскому.
В 1774 году де Рибае был принят на российскую военную службу в чине капитана и получил русские имя и отчество. Два года спустя он уже был майором и тогда же женился на Анастасии Ивановне Соколовой, камер-фрейлине императрицы и внебрачной дочери И. И. Бецкого, попечителя учебных заведений Российской империи. На его свадьбе были сама Екатерина, ее новый фаворит Григорий Потемкин и цесаревич Павел. Впрочем, сам граф Бобринский разочаровался в своем наставнике, отнюдь не отличавшемся высокими моральными устоями: де Рибае имел несколько внебрачных детей и плутовал в карточной игре.
Весной 1783 года де Рибае, уже подполковник и кавалер Мальтийского ордена, по собственной инициативе отправился к Потемкину на юг и представил ему план реформы Черноморского флота. Летом 1788 года он деятельно командовал канонерными баркасами и разгромил турецкую эскадру в Днестровском лимане, за что был награжден орденом Святого Владимира 3-й степени. После взятия Очакова его произвели в генерал-майоры. Догадавшись поднять затопленные турецкие галеры, он в краткие сроки создал довольно большой гребной флот, участвовал в штурме Гаджибея в 1789 году и получил ордена Святого Владимира 2-й степени и Святого Георгия 3-й степени. К декабрю 1790 года флотилия де Рибаса истребила остатки турецкого флота, укрывавшегося под стенами Измаила, овладела противолежащим крепости островом Сулин и разместила на нем артиллерийские батареи. Именно там Арман, прикомандированный к батарее генерала Маркова, принял боевое крещение.
Попутно он составил себе представление о запорожских казаках — детях разных народов: русских, поляков, донских казаков, турок, — объединенных особым образом жизни и избирающих себе главарей; «…у них нет ни жен, ни постоянного жилья; они живут в камышах по берегам Черного моря и промышляют грабежом и пиратством». Попытки императрицы сделать их «полезными членами общества» не увенчались успехом. Они крайне жестоки и с бóльшим пылом преследуют врага, чем сражаются; их не следует смешивать с донскими казаками, своей бдительностью оберегающими армию от неожиданного нападения и бесстрашными в бою. Эти люди невероятно умны, легко ориентируются в степи по звездам, не зная компаса; лучшей легкой кавалерии, к тому же за меньшие деньги, не сыщется во всей Европе.
После нескольких бесплодных стычек де Рибае уже собирался снимать и вывозить пушки, как вдруг получил письмо от Потемкина с приказанием «взять крепость». Одновременно под Измаил прибыл А. В. Суворов («генерал вперед», как его прозвали австрийцы), которому и предстояло это совершить. Его приезд необыкновенно поднял боевой дух в войсках. Этот необычный человек, более похожий на казачьего атамана, чем на европейского полководца, был наделен незаурядными бесстрашием и смелостью. «Его успехи, укрепляя общий для всех русских предрассудок о бесполезности предосторожностей и науки против турок, еще более усилили их полную беззаботность во всём, что составляет искусство войны», — отметил для себя Фронсак.