Тогда же, 26 октября, во Франции к власти пришла Директория, представлявшая интересы умеренных буржуа. Казалось, с кровавой революцией наконец-то покончено. В Ганноверском павильоне, некогда принадлежавшем маршалу де Ришельё, теперь собирались щеголи и модницы — «невероятные и чудесные», среди которых были госпожи де Рекамье, де Тальен и де Богарне; там же порой проходили «балы жертв», на которые допускались только молодые люди, чьи близкие родственники погибли на гильотине. Впрочем, таких было много, а балы устраивали лишь те, кому было возвращено конфискованное имущество. Участники облачались в траурные одежды или повязывали на рукав черную креповую ленту. Женщины являлись туда в греческих туниках и босиком, с коротко остриженными или зачесанными кверху мелко завитыми волосами (прическа а-ля Тит) и с красным шнурком вокруг шеи, символизирующим след от ножа гильотины[18].
На Волыни светская жизнь была не такой оживленной. Арман находился там, когда узнал о кончине императрицы 6(17) ноября 1796 года, за которой последовала смерть его покровителя Румянцева (8 (19) декабря); Ришельё был поражен этой новостью, казалось, сам рок преследует его. Маршал, писал Арман, «осыпал меня своими милостями и поддерживал против всех и вся»; что теперь станется с его полком и офицерами? Граф Марков лишился своей должности. Ришельё тревожился за Разумовского. Поначалу новый император Павел, казалось, был благосклонен к герцогу, даже произвел в генерал-майоры и сделал полковником своего лейб-гвардии Кирасирского полка. Однако Павел обладал непредсказуемым и переменчивым характером, полк ненавидел, считая, что там кишат «шпионы, коими окружала его мать». Вводимая им в армии и гвардии муштра на прусский манер была чужда как русским боевым офицерам, так и успевшим понюхать пороху французам. Как пишет Ланжерон, Ришельё был военным, но не «капралом», «ни он, ни его люди не слишком продвинулись в овладении наукой парадов», а в глазах императора это было серьезным недостатком. Лейб-гвардии Кирасирский Его Величества полк был расквартирован в Царском Селе, в 12 верстах от Петербурга; ему приходилось постоянно участвовать в маневрах то там, то в Гатчине, причем «малейшая ошибка приводила Павла в ярость, и господин де Ришельё, которого беспрестанно отчитывали, бранили, прогоняли со службы, возвращали обратно, снова прогоняли, испытал на себе все немилости».
Однажды он со своим полком был вызван в Петербург и получил приказ сдать командование подполковнику под тем предлогом, будто «он хотел устроить в Империи революцию». Три дня спустя Павел «самым трогательным образом» выразил ему свое сожаление и вернул полк. И так без конца: запретил Ришельё приезжать в Петербург на Пасху, прислал ему католического священника… Всё это сильно действовало на нервы, и на этой почве Арман расхворался. «Вы знаете, что со мной случилось; после публичного и незаслуженного оскорбления я уже не мог остаться; поэтому я сначала написал Е[го] В[еличеству], прося предоставить мне отпуск, а тем временем, дабы избежать путешествия в Курляндию, куда полк под моим командованием получил приказ выступить, слегка усугубил состояние моего здоровья, которое и так нехорошо, — писал он Разумовскому 2 (14) марта[19] 1797 года. — Под этим предлогом я ожидаю ответа, который должен получить в течение десяти-двенадцати дней». У него не осталось сомнений, что императорские придирки — следствие интриг злопыхателей, ведь он единственный из французов впал в такую немилость, хотя вел себя совершенно безупречно. Теперь он жаждет лишь одной милости: быть «уволен» (написано по-русски) и срочно выехать через Вену в Швейцарию, чтобы уладить свои денежные дела.
В это время Французская республика старалась последовательно разрушить сложившуюся против нее коалицию, поручив ведение войны талантливому молодому полководцу Наполеону Бонапарту. Сначала от коалиции отпала Сардиния (28 апреля 1796 года), потом Австрия (17 апреля 1797-го), и только Англия, не участвовавшая в активных боевых действиях, еще держалась. В июле 1797-го корпус Конде в полном составе перешел на службу российскому императору и облачился в русские мундиры. Павел предложил Людовику XVIII с братом приехать в Митаву (ныне Елгава в Латвии).
Зимой 1797/98 года Ришельё нередко приглашали на придворные обеды; чаще всего приглашения исходили от императрицы Марии Федоровны, урожденной Софии Доротеи Августы Луизы принцессы Вюртембергской. Она же принимала Армана в своей летней резиденции Павловске. Императрица мало интересовалась государственными делами, зато вела большую благотворительную деятельность и попечительствовала образовательным заведениям. Ришельё проникся к Марии Федоровне величайшим уважением и разделял ее политические взгляды: она была резко настроена против Бонапарта. Супруг же ее продолжал вести себя по-прежнему: то был милостив и жаловал ордена, то гневлив и грозил всякими карами.
Итальянский поход Бонапарта способствовал распространению французского влияния на Апеннинском полуострове. Когда под французский контроль попала Швейцария, Великобритания занялась созданием второй антифранцузской коалиции, вовлекая в нее Россию, Австрию, Неаполитанское королевство, Турцию и Швецию. Был заключен англо-русский договор с целью «действительнейшими мерами положить предел успехам французского оружия и распространению правил анархических; принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие». Эти меры выразились в направлении в Италию фельдмаршала графа Суворова, который должен был там командовать союзными войсками, а в Средиземное море — эскадры адмирала Ушакова. В апреле Суворов был уже в Валеджо и обучал австрийцев своей тактике, переведя на немецкий «Науку побеждать».
В это время Людовик XVIII предпринял очередную попытку привлечь на свою сторону мировую общественность и найти точку опоры: 9 июня 1799 года в Митаве при посредничестве императора Павла состоялось бракосочетание уцелевшей дочери Людовика XVI Марии Терезы, которой тогда было 20 лет, с ее двоюродным братом Луи Антуаном д’Артуа, герцогом Ангулемским. Свидетельство о браке составил министр двора граф де Сен-При. С этого дня образ «мученицы революции» широко использовался для сплочения сил роялистов; во Франции она сделается героиней романов.
Ришельё же, произведенный в генерал-лейтенанты, в июне выехал в свой полк, который отправили в Литву, на прусско-российскую границу, чтобы «попугать» прусского короля Фридриха Вильгельма III, упорно не желавшего вступать в новую коалицию против Франции. По логике в дальнейшем Ришельё должен был примкнуть к Итальянской армии Суворова. Однако очередной инцидент стал последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Однажды он без приказа помчался со своим полком тушить пожар; император пришел в ярость; Арман подал в отставку и уехал в Польшу. В нем взыграла французская кровь; утверждают, что он воскликнул: «Еще одно проявление неуважения — и я уеду, пусть даже мне придется быть простым драгуном в армии Конде!» В августе вице-канцлер Виктор Кочубей, недавно возведенный в графское достоинство, тоже попал в немилость и уехал в Дрезден: император хотел женить Виктора Павловича на своей фаворитке Анне Лопухиной, но тот ослушался и женился на Марии Васильчиковой (1779–1844)[20].
Между тем Ланжерон, принявший в России имя Александр Федорович, успешно делал карьеру: 22 мая 1797 года он был произведен в генерал-майоры с назначением шефом Уфимского мушкетерского полка; 25 октября 1798 года получил чин генерал-лейтенанта, а с 13 мая 1799-го состоял шефом Ряжского мушкетерского полка, в том же году перешел в русское подданство и был возведен в графское достоинство.
Несходство характеров не мешало дружбе Ланжерона и Ришельё, зародившейся, по словам графа, еще в 1790 году в Вене, когда молодой герцог де Фронсак ухаживал за ним во время болезни. Их называли «рыцарями Лебедя», намекая на героев нового романа графини де Жанлис (1746–1830) «Рыцари Лебедя, или Двор Карла Великого», вышедшего в свет в апреле 1795 года и имевшего большой успех у читателей. Интересно, что этот трехтомный исторический роман посвящен графу Румянцеву, который подал писательнице его идею во время встречи в Спа в 1787 году. «Мне подумалось, что великодушие, человечность, верность древних рыцарей лучше утвердили бы республику, чем принципы Марата и Робеспьера», — писала она в предисловии. В романе было немало намеков на недавние революционные события, и автор подверглась нападкам за антимонархические пассажи (которые она изъяла для последующих переизданий книги); однако в России его приняли хорошо, и Екатерина Великая даже заказала себе браслеты «герцогини Киевской» по образцу тех, что описаны Жанлис. Графиня, бывшая некогда воспитательницей детей герцога Шартрского, теперь жила в изгнании; ее муж был гильотинирован вместе с Филиппом Эгалите. На свой гонорар за «Рыцарей Лебедя» (6600 франков) она жила несколько лет…
18
Позже в этом здании открылось кафе Веллони, а с 1800 по 1839 год там помещались самые престижные меблированные комнаты в столице — Гранд-отель Ришельё. Потом особняк был разрушен, сохранился только Ганноверский павильон, восстановленный в 1930 году.
19
В России тогда использовался юлианский календарь, в Европе — григорианский. В письмах русским друзьям и в должностных записках Ришельё ставил только одну дату — по юлианскому календарю, в письмах из России французским родственникам и друзьям, находившимся за границей, — две: по юлианскому и, в скобках, по григорианскому календарям.
20
В 1808 году, рекомендуя эту пару своей мачехе герцогине де Ришельё, Арман напишет: «…у него (Кочубея. —