Второго ноября под нажимом царского двора Ришельё окончательно вычеркнули во Франции из списка эмигрантов. Этот декрет, «таким образом, не был внезапным актом милосердия, а, скорее, результатом неких дипломатических переговоров, которые вели в основном Колычев и Талейран, — объясняет Ланжерон. — Императору Александру даже пришлось обратиться непосредственно к Бонапарту». Ришельё был рад, что «обязан своим счастьем августейшему благодетелю и избавлен от благодарности узурпатору», пишет его жена. Муж прислал ей доверенность на управление его имуществом и уплату долгов, еще не зная, о какой сумме идет речь. «Если у меня ничего не осталось, что ж! Я смогу идти с высоко поднятой головой и всем, что имею, буду обязан единственно себе».
«Вот я и вычеркнут; я так давно добивался этой бумаги и столь часто о ней просил, и вот она мне предоставлена с условием лишь испросить у Первого консула дозволение продолжить мою службу здесь, — писал он своей сестре, маркизе де Монкальм, 14 февраля 1803 года. — Вот видите: немного упорства, и всего добьешься. <…> Император очень добр ко мне… По приезде он дал мне около десяти тысяч франков, земли с доходом почти 12 тысяч ливров[30], так что в 1807-м я получу 24 тысячи. Теперь же он дал мне еще 17 тысяч франков на путешествие к Черному морю. Я хочу, по меньшей мере, заслужить эти проявления доброты, оказав ему некоторые услуги… Поставьте себя на мое место: разве могу я его бросить в тот момент, когда он рассчитывает на меня в деле, которым очень дорожит? По счастью, это место предоставляет мне связи с Францией, правительство которой желает начать торговлю с вверенной мне областью. Будет ли более удачная возможность уплатить долг Императору, заслужить доброе отношение со стороны французского правительства и дать время уладиться моим делам во Франции, что возможно как при мне, так и без меня. На всё это я отвожу два года, после чего испрошу отпуск, чтобы повидаться с Вами и далее действовать по обстоятельствам».
Ришельё написал Талейрану (24 февраля 1803 года), поблагодарив за исключение из списка эмигрантов и давая понять, что отныне будет находиться не на военной, а на гражданской службе: «Пост, уготованный мне на Черном море, позволит мне, возможно, оказать некоторые услуги моей отчизне и соотечественникам»[31]. В самом деле, согласно договору, заключенному 25 июня 1802 года между Францией и Турцией, французские торговые суда получали право свободного прохода через Босфор и Дарданеллы, связывавшие Средиземное и Черное моря, что давало возможность развивать торговлю между Марселем и, например, Херсоном или Одессой. В тот же день в письме «дорогой матушке» Арман уточняет, что по приезде был встречен «проявлениями доброты Императора, чье доверие, смею даже сказать дружба, беспрестанно привязывает меня к нему новыми узами. Послезавтра я возвращаюсь в мою Одессу, которую он осыпал благодеяниями и которая, ежели тому не помешают непредвиденные обстоятельства, будет обязана ему блестящей будущностью».
Небольшая приписка: «Скажите баронессе, что ее Максанс растет как на дрожжах, что вызывает в нем слабость и кое-какие неудобства, наименьшее из коих состоит в том, что он ест за четверых». Врач сказал, что беспокоиться не из-за чего. Пятнадцати лет барон де Дама был выпущен из кадетского корпуса в числе первых учеников и определен в Пионерный (Инженерный) полк, через два года Александр перевел его в гвардию. Перед отъездом, намеченным на 27 февраля (через Вену), Ришельё успел попросить, чтобы денежное содержание его родственника увеличили до 500 рублей: «…аббат Николь этим займется».
На время своего отсутствия во Франции Арман уполномочил нотариуса Шарля Пекура управлять всем его имуществом и ценными бумагами, а также уплатить долги его отца и деда, задав тому непростую задачу. После упорных ходатайств перед Талейраном Ришельё в виде исключения вернули часть лесов — 2300 гектаров в Лотарингии. Эти земли пришлось продать в апреле 1804 года за 1,05 миллиона франков. После раздела имущества между Арманом и двумя его сестрами он получил 3,3 миллиона франков, включая замки Лаферте-Бернар и Баше, шесть ферм под городом Ришельё, половину этого города и еще кое-какие земли из наследства матери. Большинство из них придется продать для уплаты долгов, которая будет происходить почти всю его оставшуюся жизнь.
Глава третья
«КОРОЛЬ ОДЕССЫ»
Я прочно утвержу свое имя на берегах Черного моря.
Первые шаги
«Крепость окончена. Порт уже дает надежное укрытие гребным судам и торговым кораблям. В городе обретается тысяча сто домов, из коих шестьсот каменные. Кроме того, там учреждены два огромнейших склада, в коих к августу нынешнего года будут храниться два миллиона пудов соли, привезенной из Тавриды… Казармы для солдат и матросов окончены в сентябре минувшего года. В них могут проживать не менее десяти тысяч человек. Винные склады заполнены. В них сорок тысяч четвертей. Порт обороняют пять батарей, из коих три у самой воды. В крепости 88 орудий. Начало работам было дано 22 августа 1794 года. Карантин, таможня, биржа, суды, арсеналы, церкви почти построены и будут окончены нынче летом. Большой мол будет полностью завершен, даже и с украшениями, в августе 1797 года», — писал А. К. Разумовскому 4 июня 1796 года Иосиф де Рибае, которого 19 апреля 1795-го генерал-губернатор Новороссии Платон Зубов, мечтавший затмить Потемкина, назначил руководить строительными работами в Одессе.
Именно де Рибас, выбивший турок из Гаджибея, предложил Екатерине II основать в этом месте греческую колонию и построить порт для гребного Черноморского флота. В самом деле, место удобное: большая глубокая бухта, покрывающаяся льдом всего на полтора месяца в году; плодородные, хотя и невозделанные земли; близость Днепра, Буга и Днестра — главных водных артерий.
Высочайший рескрипт об устроении города и порта в Гаджибее последовал 27 мая 1794 года. Императрица выделила 22 тысячи рублей на постройку полусотни каменных домов и еще десять тысяч на строительство жилья для солдат и церкви. Каждому пожелавшему там поселиться было пожаловано по 100–150 рублей; город мог оставлять себе четверть таможенных сборов, а жители освобождались от податей и постоя на десять лет (позже Павел I увеличит этот срок до двадцати пяти лет).
В августе 1794 года были торжественно заложены каменные фундаменты первых городских строений, в начале следующего Гаджибей переименовали в Одессу (от греческого «Одиссос»: академики, к которым обратилась Екатерина, уверяли, что город с таким названием раньше существовал где-то рядом). Строительство порта и укреплений доверили военному инженеру голландского происхождения Францу Павловичу де Волану (1752–1818). В 1793 году он состоял первым инженером армии Суворова в Польше, а с 1795-го управлял постройкой крепостей в Фанагории, Одессе, Тирасполе, Овидиополе, Григориополе и Вознесенске. Де Волан составил план «регулярного» города, который должен был растекаться от центральной площади с церковью. Не откладывая, заложили соборную церковь в честь святителя Николая (прообраз Спасо-Преображенского собора). В январе 1796-го императрица учредила городовой магистрат для управления гражданскими делами.
Город был разбит на форштадты (предместья). Лучшие земельные участки под жилую застройку, в квартале Военного форштадта (близ нынешнего Оперного театра), получили офицеры, сражавшиеся в Русско-турецкую войну: генерал-поручик князь Волконский, инженер-подполковник де Волан, секунд-майор Поджио (двое последних сражались под Измаилом). Виктор Поджио, вышедший в отставку, был избран в Одесский городской магистрат и занимался казенными и частными строительными подрядами, в том числе поставками ракушечника наряду с младшим братом де Рибаса Феликсом. Не осталась обойденной и польская аристократия, которую хотели задобрить: граф Ян Потоцкий (1761–1815), прославившийся своим романом в новеллах «Рукопись, найденная в Сарагосе» (1804), и его младший брат Северин получили в 1794 году по три участка; правда, граф Ян уступил их в июне 1803 года другому лицу, чтобы отправиться на Дальний Восток с дипломатической миссией графа Головкина. По правилам, участок надлежало застроить в течение двух лет, иначе его могли отобрать и передать другому. Но когда в России строго придерживались правил?
30
В 1795 году денежной единицей Французской республики стал франк, заменив собой ливр из расчета 1 франк = 1 ливр 3 денье. Денье —1/240 ливра, так что франк и ливр практически равноценны.
31
В письме послу Франции в России генералу Эдувилю от 6 апреля 1803 года Талейран разрешил Ришельё временно остаться на российской службе при условии, что он объявит себя французом и даст согласие вернуться на родину по первому зову.