В письме сестре Армандине от 31 мая 1803 года Ришельё рассказывал о «трех-четырех сотнях судов под своими окнами». Суда приходили из Триеста, Мессины, Кефалонии, Генуи, Ливорно, Корфу, Барселоны, Марселя, Неаполя… В первый же год его правления число торговых судов, посетивших одесский порт, возросло до шестисот (в 1802-м их было всего три сотни).
Если в 1802 году товарооборот одесского порта (импорт и экспорт) составлял 2,3 миллиона рублей, то уже через год он достиг шести миллионов, из которых четыре приходились на экспорт. Вывозили по большей части дешевую русскую и польскую пшеницу. С мая по август хлеб свозили из Подолии, Украины и Бессарабии на повозках, запряженных волами. Ришельё велел вырыть у городских ворот ямы и обустроить там резервуары с водой, чтобы поить скот; теперь в день порой прибывало до тысячи подвод. На хлеб приходилось три четверти экспорта, остальное — лен, шерсть, конопля, мачтовый лес, солонина. Зато импорт был гораздо более разнообразным: от предметов роскоши и вин до пряжи и материй, скобяных изделий, лекарств и пряностей. Вот, например, опись груза, доставленного в 1803 году в Одессу из Марселя торговым судном «Александр I»: 283 бочки красного вина, 334 бочки «отборного вина», 47 бочонков оливкового масла, 250 ящиков мыла, 30 ящиков сиропа, 15 тысяч кирпичей, 150 поленьев для инкрустации, ящик шоколада, восемь корзин итальянских макаронных изделий, три мешка миндаля, два ящика с книгами, ящик с зонтами, четыре ящика часов с маятниками, ящик с фарфором, ящики с зеркалами, с плюмажем, с духами, ящик со скобяными изделиями, ящик с оружием и несгораемый шкаф.
«Для продолжения незаконченного в Одессе мола и для произведения других прибавлений и работ, одесским военным губернатором Дюком де Ришельё предполагаемых, отныне уделять ежегодно пятую часть таможенных доходов того города, вместо десятой, указом 24-го января 1802 года определенной», — гласил императорский указ от 26 июня 1803 года. (К 1805 году будет насыпано два мола, которые вдавались в море на 250 сажен; по ним на телегах доставляли грузы прямо к кораблям.) Кроме того, городская община получила разрешение вносить в пользу города по 2,5 копейки с каждого пуда пшеницы, отпускаемой за море. Собранные таким образом средства должны были пойти на устройство улиц, дорог и мостов. Копейка рубль бережет: уже в первые три года городская казна обогатилась на 45 тысяч рублей за счет только этой статьи дохода.
На постройку карантина из казны было ассигновано 160 тысяч рублей; под хозяйским взглядом градоначальника новую территорию карантина (на месте снесенной за ненадобностью крепости) обнесли высокой стеной, спешно возвели несколько складских помещений под товары.
Одновременно велось жилищное строительство: уже в 1803 году было построено 150 домов. Для их сооружения использовали недорогой местный «понтический известняк», пластами выходивший на поверхность в районе балок, который добывали с помощью пил. Благодаря своеобразному цвету этого камня Одессу стали называть «желтым городом», а каменоломни довольно скоро превратились в катакомбы. Чиновники стали селиться вдоль моря, выстраивая себе виллы одна элегантнее другой.
«Ремесло» градоначальника оказалось «не для ленивых», писал Ришельё сестре. Он не имел секретаря и принимал все бумаги, читал и отвечал на них сам, чтобы не погрязнуть в бюрократической волоките. В оставшееся время герцог неутомимо обходил город и порт, инспектировал работы, посещал в карантине прибывших, беседовал с ними, легко переходя с русского на английский, немецкий, итальянский или французский язык, и убеждал их переселиться в Одессу. По городу он ходил пешком, ездил верхом или в дрожках, но никогда в закрытой карете, даже в плохую погоду, так что все обыватели его видели; по гавани плавал в шлюпке. Ришельё знал всех купцов, а на стройках часто останавливался поговорить с простым народом, обо всём подробно расспрашивал, а потому всё знал.
Марсельский коммерсант Шарль Сикар, решивший приехать в Одессу на несколько месяцев, чтобы осмотреться, еще в карантине увидел генерала, который подошел к нему, справился о его здоровье и цели прибытия, расспросил о торговых новостях в Марселе и предложил свои услуги, пригласив посетить его; это был герцог де Ришельё. Другим он говорил: «Надеюсь, что вы присоединитесь к нам и совершите выгодные сделки для вас и нас; вы не столкнетесь здесь с затруднениями или сложностями; в противном случае обращайтесь ко мне и получите правый суд и защиту». Сикар сравнивает герцога с Митридатом, поскольку он мог обращаться к каждому на его наречии, и с Идоменеем, поскольку его мягкий и дружелюбный характер побуждал народы «искать счастия под его любезным господством». К концу 1804 года население Одессы составляло уже восемь-девять тысяч человек, увеличившись за год почти вдвое.
«Таможня, порт и в нем пребывающие русские и иностранные суда с их экипажами, полиция и городское судопроизводство подчинялись Ришельё», — писал историк А. А. Скальковский. Герцог, известный щепетильностью и дотошностью, мзды не брал, а спрашивал со всех строго. Сикар в «Письмах об Одессе» рассказывает, что один из местных купцов (вероятно, Евтей Клёнов) сразу оказался в оппозиции новому градоначальнику из-за своей нелюбви к новым людям вообще и к иностранцам в частности. Ришельё ввел его в учрежденный по высочайшему повелению от 19 февраля 1804 года строительный комитет, занимавшийся всеми вопросами, касающимися городских нужд, и проследил, чтобы ни одно важное решение не принималось без участия «оппозиционера». В результате тот всего за год превратился из противника в ярого сторонника герцога.
Тот же Сикар, который вместе с двумя братьями создал в Одессе крупную торговую фирму (через несколько лет его состояние оценивалось в миллион рублей), упоминает, что в начале своей деятельности герцог, боровшийся со злоупотреблениями, принял меры, которые понравились не всем, поскольку частными интересами пришлось пожертвовать ради общественных. Несколько жителей города решили пожаловаться на него в Петербург. Они вернулись в Одессу несолоно хлебавши и, судя по всему, опасались репрессий. (Вспомним, как грозился гоголевский городничий, узнав о доносах на него «ревизору».) Однажды герцог, гуляя по городу, зашел в магазин одного из этих людей, поговорил о том, как идут дела, выпил ликеру, заказал кое-что себе к обеду и ушел. Его спутник спросил, зачем он это сделал. «Я слышал, что этот человек думает, будто я на него зол, пусть знает, что это не так», — ответил Ришельё.
Помещики из соседних губерний, где стоимость земель уже возросла вдвое или втрое, окрестные землевладельцы и иноземные купцы, получившие нежданную выгоду, приезжали в Одессу, где Дюк, как его называли, используя его французский титул, встречал их учтиво и благожелательно, беседуя с ними с равным интересом о поместьях и о коммерции. Он часто останавливался на улице с людьми из простонародья, чтобы поговорить с ними о их жизни и подать им совет или оказать помощь.
Ришельё быстро снискал себе популярность. В январе 1804 года он отправился в Петербург, чтобы лично просить у императора привилегий для вверенного ему города, а когда возвращался в феврале, то уже за 80 верст до городской черты его встречали жители Одессы и окрестных деревень.
Тогда же Ришельё был назначен генеральным инспектором и главой органа общественного призрения — Попечительского комитета. Отныне контора этого комитета, базировавшегося в Екатеринославе, появилась в Одессе, чтобы особо заняться колонизацией Херсонской губернии.
Проблема была серьезная, и не раз Дюк был готов рвать на себе рано начавшие седеть курчавые волосы, проклиная тот день и час, когда согласился впрячься в этот тяжелый воз. Его отчаяние было вызвано очередными неурядицами, связанными с колонистами. Например, в письме Контениусу от 28 сентября 1803 года говорилось: