Этот инцидент подтверждает, что Дюк не бросался словами, когда говорил: «Знайте, что если я чего-то хочу, то я действительно этого желаю, и так и будет!» В российском обществе доброта считалась признаком слабости: если градоначальник не гневлив, из него можно веревки вить. Порой герцог уступал в вещах, которые кому-то казались важными, в то время как сам он их таковыми не числил, и по этой причине считали, что он подвержен чужому влиянию. Однако хорошо знавший его Сикар (бесспорно, настроенный в пользу герцога, но не раболепствовавший перед ним) утверждает, что его снисходительность была следствием его скромности: ему так хотелось сделать хорошо, что если он сомневался в своей способности добиться результата собственными силами, то полагался на чужое мнение. При этом за содеянное он строго спрашивал — не только с других, но и с себя. «Это же не вы, герцог, желали этой меры, это комитет ее предложил», — сказали ему как-то в связи с решением, о котором он сожалел. «Тем хуже для него и тем хуже для меня, ведь я с ней согласился; в таком случае есть две вины и два виновника вместо одного». «Нет, он не был слабым человеком — им не мог быть тот, в ком бушевал огонь французской чести, кого оживляли энергия и сила добродетели, возвышенность и благородство чувств и кто уважал сам себя», — заключает Сикар. Дюк и к нему был беспристрастен: например, отказал его брату Людовику в привилегиях, на которые тот не имел права.
Ришельё прекрасно знал, что всё равно всем не угодишь. Отличие Одессы от других городов Новороссии бросалось в глаза: нигде больше не удалось достичь такого прогресса за столь короткое время. Земли в окрестностях Одессы, купленные по рублю за десятину, теперь сдавали внаем по десять рублей с десятины в год или продавали по 25 рублей, так что затраты многократно окупились — такого роста стоимости земли не наблюдалось даже в США. Недалекие люди объясняли это особой привязанностью генерал-губернатора к «жемчужине у моря», называя его совершеннейшим одесситом. Сикар возражает, что с тем же успехом Петра I можно было бы назвать совершеннейшим петербуржцем. Но при этом некоторые утверждали, что Дюк не умеет мыслить широко. Им хотелось бы видеть дворцы на месте домов, каменные мосты вместо паромов и пристаней, соборы вместо церквей, парк вместо городского сада, широкие проспекты, просторные площади и архитектуру, как в Петербурге, Париже или Лондоне, а в Одессе были немощеные улицы и не имелось ни одного фонтана.
Голова Дюка была занята множеством неотложных и самых разнообразных дел. Нужно было расселить в Тавриде немецких переселенцев; там появились колонии Нейзац, Фриденталь, Розенталь. В 1808 году Ришельё напишет императору Александру: «Никогда еще, государь, ни в одном уголке мира народы, столь отличающиеся друг от друга нравами, языками, нарядами, верой или обычаями, не находились в столь ограниченном пространстве. Ногайцы живут на левом берегу Молочной, великорусские семьи — на правом берегу, выше проживают меннониты напротив немцев — наполовину лютеран, наполовину католиков; еще выше, в Толмаке — малороссы греческого вероисповедания, потом русская секта духоборов». Леон де Рошешуар тогда же насчитал 106 немецких поселков, 30 ногайских, 13 болгарских, 21 русский раскольничий, 25 греческих и шесть еврейских — в общей сложности с тремястами тысячами жителей. К этому количеству следует добавить ремесленников, поселившихся в Херсоне, Екатеринославе, Кафе (Феодосии) и Таганроге. Их обустройство сопровождалось проблемами всякого рода, порой неподвластными человеку: так, в 1805 году урожай в Новороссии пострадал от нашествия саранчи.
В Европе же осенью того года произошло нашествие иного характера. Отказавшись от планов высадить десант на землю «коварного Альбиона», Наполеон перебросил войска в Баварию. 20 октября армия генерала Мака капитулировала в Ульме, а французы двинулись к Вене и вступили туда 13 ноября. Кутузов, командовавший русской армией, которая с большими потерями отошла к Ольмюцу, не считал целесообразным давать генеральное сражение до подхода подкреплений, однако государь, прибывший в войска для их воодушевления, горел желанием бросить их в бой. Хитрый Наполеон навязал противнику свой план баталии: 2 декабря состоялось жестокое сражение при Аустерлице, закончившееся победой французов, а их император стал вершителем судеб в Европе. В декабре Австрия подписала с Францией Пресбургский мирный договор: она теряла Тироль, Венецию, Истрию и Далмацию и должна была уплатить контрибуцию в 40 миллионов флоринов.
«Я проклял от всего сердца злосчастную звезду, под которой я родился во времена позора и всеобщего унижения, — писал Ришельё Разумовскому 19 января 1806 года. — То, что Вы мне говорите, — я сие предугадал, и мое видение событий в точности согласуется с Вашим; похоже, что все старались, как могли, чтобы усадить Н. на престол всего мира… Мои сожаления о том, что Император из деликатности, за которую я должен быть ему благодарен, но которая, однако, показалась мне преувеличенной, не пожелал использовать меня в этой войне, всё еще сохраняются, несмотря на происшедшее; мне кажется, что одно-единственное вовремя сказанное слово могло бы изменить облик вещей, и это слово я был способен сказать. Но Провидение распорядилось именно так, и не такому маленькому человеку, как я, влиять на его повеления».
Современники утверждают, что Дюк сам в свое время просил Александра не заставлять его сражаться против своей родины («Государь, я с благодарностью принимаю ваши благодеяния и приложу все возможные старания, чтобы оправдать ваше доверие; только одного я никогда не смог бы сделать — обнажить шпагу против француза», — передавала их разговор А. О. Смирнова-Россет). Однако из вышеприведенного письма видно, что Ришельё не отождествляет Наполеона с Францией и видит в нем «угрозу миру», исчадие ада. Следовательно, сражаться с ним не значило бы поступиться принципами…
Впрочем, у Александра I были другие виды на Ришельё: новый договор с Турцией, подписанный в сентябре 1805 года, вовсе не был гарантией прочного мира, а после Аустерлица влияние Парижа на Константинополь сильно возросло. Российского императора сильно беспокоили экспансия Франции на юге Европы, в Средиземноморье и Египте, а также новые проекты Наполеона по завоеванию Востока. Дюк казался ему «наиболее информированным человеком в России о военных планах султана и его поползновениях к миру».
Во владениях самого Дюка тоже было неспокойно. В апреле 1806 года он писал сестре: «Можно проехать всю Америку из конца в конец и не найти ничего столь же причудливого, как нравы воинственных племен, населяющих эти горы. Мы находимся с ними в состоянии постоянной войны, но сия война никогда не имеет больших последствий».
Чтобы подчиненные не забывали, что он вовсе не паркетный генерал, Ришельё лично проводил учения в войсках два-три раза в неделю. Однажды смотр полка проходил не так хорошо, как ему хотелось. Герцог сказал полковнику: «Возвращайтесь в казармы, вы просто добрые одесские обыватели», — и ушел. Вечером командир явился извиняться, ссылался на преследующие его полк неприятности, обещал, что на следующий день всё будет гораздо лучше. «Даю вам три дня», — смилостивился Дюк. Полковник не подвел: после нового смотра генерал-губернатор остался доволен.
Он не терпел разгильдяйства и не понимал чисто русской надежды на авось. Как-то раз в Одессу явился кавалерийский полк; Ришельё устроил ему смотр и увидел, что лошади не кованы. В ответ на его замечание генерал-майор, командовавший полком, возразил, что это необязательно: персы же своих лошадей не подковывают. «Мы не персы и не турки, а русские, — ответил герцог. — Выполните такой-то маневр». Лошади стали скользить на траве и падать; на следующий же день их отвели к кузнецу.
Весной 1806 года в Одессе состоялся первый военный совет с целью изучить план будущей военной кампании против Турции; происки французского генерала Ораса Себастиани, отличившегося при Аустерлице и назначенного послом в Константинополь, не оставляли сомнений: войне быть. Генерал-лейтенант Ришельё принимал у себя флигель-адъютанта государя Ивана Паскевича, князей Петра и Михаила Долгоруких. В августе господари Молдавии и Валахии Александр Мурузи и Константин Ипсиланти были смещены турками без уведомления России (это противоречило условиям Ясского мирного договора). В ноябре сорокатысячная армия генерала И. И. Михельсона форсировала Днестр.