Да и дороги тут были отвратительные; ехать пришлось в неудобной карете на плохих лошадях. Сопровождавшим герцога казакам часто приходилось на руках переносить его экипаж через броды. Но вот и саманные домишки и грязные, открытые всем ветрам улицы Екатеринодара.
Рошешуар оставил красочный рассказ об этом визите. Атаман принимал гостей в своем доме неподалеку от крепости — одноэтажном, деревянном, но в шесть окон по фасаду и с портиком крыльца на четырех колоннах, настоящем дворце! На фронтоне даже был укреплен фамильный герб. Во время обеда каждое блюдо подавали в трех вариантах (Бог любит троицу): три супа, три закуски, три жарких… Перед началом трапезы трижды выстрелили из пушки, а казаки, выстроенные перед домом, прокричали троекратное «ура!». Перед отходом ко сну пришлось выпить три чашки чаю и три чарки рому. Атаману это было нипочем: по словам Рошешуара, Бурсак был великан, в свои 58 лет выглядел сорокалетним и обладал невероятной способностью поглощать пищу и спиртное; черкесы перед ним трепетали, а казаки уважали, не обращая внимания на кое-какие его странности. Когда Ришельё спросил хозяина, сколько у него детей, тот обернулся к казаку, прислуживавшему за столом:
— Трофим, сколько у меня детей?
— Одиннадцать.
— И все мальчики? — спросил герцог, едва сдерживая душивший его смех.
— Трофим, сколько у меня дочерей?
— Четыре, — невозмутимо ответствовал казак.
На следующий день Дюк инспектировал войска: перед ним прогарцевали два десятка кавалерийских полков по 600 сабель в каждом и промаршировали солдаты крепостного гарнизона. Имелась и артиллерия: четыре батареи по восемь орудий.
Из Екатеринодара Ришельё отправился в Тамань, пересек Керченский пролив и оказался в Крыму.
После Кафы дороги кончились, проехать можно было только верхом. Весь багаж (палатки, кухонную утварь, посуду, постели) нагрузили на 20 вьючных лошадей. В Судаке к свите Дюка присоединились два врача, три полковника, шесть татарских мурз, два купца — француз и генуэзец, немецкий рисовальщик, близкий друг губернатора Кафы генерала Феншоу. Говорили по-русски, по-французски, по-английски и по-турецки. Близ Гурзуфа гражданский губернатор Тавриды Андрей Михайлович Бороздин устроил гостям пир в прекрасно обставленном шатре; к блюдам изысканной французской кухни подавали шампанское лучших марок. А накануне Дюка потчевали бараниной по-татарски…
Юрист и известный писатель Павел Иванович Сумароков, побывший в Гурзуфе в 1803 году, так описывает это место: «Ни восход, ни захождение солнца не выпускают в него раскаленных лучей, и единые хребты тех гор, лишь нежно освещенные, доставляют Гурзуфу вечную прохладу при приятном уединении. В Гурзуфе довольно садов, изобилующих красными, белыми фигами, равно другими плодами».
Море, горы, тенистые сады, тишина и покой… Чего еще нужно для счастья? Ришельё присмотрел для себя райское местечко. Всего за четыре тысячи рублей ассигнациями (восемь тысяч франков по тогдашнему курсу) он приобрел «довольно обширный сад, старый дом и небольшой участок земли», ранее принадлежавшие богатому татарину, умершему без наследников. Участок в 140 десятин находился между берегом моря и подножием горы Аюдаг. Убежденный, что окончит свои дни в России, Ришельё решил, что именно сюда он удалится на покой. Осенью 1808 года он вернется сюда и в торжественной обстановке заложит основание будущего дома, который построят на месте старой сакли. Архитектор, вызванный из Одессы (имя его неизвестно, по некоторым сведениям, он был немец), возведет трехэтажную виллу в неоклассическом стиле, с большими французскими окнами, выходящими в галереи, а немец-садовник из поместья Бороздина «Кучук-Ламбат» разобьет сад. Это произойдет нескоро, поскольку строительство в пустынном крае да еще в условиях бездорожья продвигалось крайне медленно. Заботиться об этом имении будет, естественно, Рошешуар, которому дядя в шутку даст прозвище «Гурзуф-паша»[37].
В Крыму Ришельё вновь встретился с графиней Потоцкой, которая обрадовала его своим намерением пополнить ряды жителей Одессы. Они подробно обсудили этот вопрос, и уже 5 сентября София Константиновна подала в Строительный комитет прошение об отводе ей под застройку территории «на Греческом форштате по улице между кварталами XLIX и LV» (то есть на улице, выходившей к приморскому обрыву). На прошении стояла собственноручная пометка Дюка, что он не возражает, хотя для удовлетворения просьбы графини пришлось изменить высочайше утвержденный в 1803 году план городской застройки. Поручителями выступили двое поляков, живших в Одессе. В результате улица, носящая ныне название Конная, которая должна была начинаться от моря, берет свое начало от особняка графини на улице, названной в ее честь Софиевской. Дом спроектировал Франческо Фраполли, а строили крепостные Потоцкой. Как раз в 1808 году в Одессе был освящен Свято-Никольский собор. Князь И. М. Долгоруков, посетивший Одессу в 1810 году, описал свое впечатление от храма: «Выстроен прекрасной архитектуры собор… он аналогичен базиликам Европы. Однако нет при нем соответствующей колокольни. Внутри церкви пол выстлан из черного мрамора, в центре разноцветные изразцы дают ему вид мозаического паркета. Приступки между колонн, по коим входят в храм, будут намощены лавой. Она уж выписана и заготовлена. Что может быть в новом вкусе того роскошнее? Жаль, что иконостаса нет хорошего: он писан на ширмах, затянутых холстом, наподобие полковых церквей. Утвари в соборе богатой нет, видно, что заботились о наружной красоте здания для города более, нежели о внутреннем благополучии дома Господня». В самом начале строительства особняка Потоцкой в Никольском храме обвенчали 12 пар крепостных графини и окрестили ребенка.
Тогда же София Константиновна приобрела садовый участок вдвое больше положенных 25 десятин, примыкавший к Водяной балке близ «пудреного» предприятия Пишона. Графиня выполняла условие, поставленное всем «хуторянам»: из ее имений в Одессу доставляли саженцы тополей для высадки вдоль главных улиц (в свое время ее супруг выписал их из Италии целый миллион).
А Дюк продолжал свое крымское турне. В Балаклаве он проинспектировал греческий полк. Визит пришелся на 25 сентября, день его рождения, и по такому случаю устроили смотр войскам и даже учебный штурм крепости. Ришельё с несколькими офицерами по-восточному разлеглись на подушках на большой барке с навесом и оттуда наблюдали за экзерцициями. Греческие солдаты носили красные турецкие шаровары, зеленые куртки, расшитые греческим узором, и кожаные шапки. По сигналу с барки они пошли на приступ крепости, которую обороняли колонисты. Взятие крепости ознаменовалось фейерверком; в темном южном небе запылали герб Ришельё (на серебряном поле три красных стропила одно над другим) и цифры 25 и 1766.
Через Севастополь, Симферополь и Перекоп Дюк вернулся в Херсон, а оттуда в Одессу. Вся поездка продлилась четыре месяца.
Между тем война с Турцией, судя по всему, должна была возобновиться. Обязанностью Дюка было снабжать армию Прозоровского, поэтому он временно отказался от инспекционной поездки по востоку своих владений. Осенью Ришельё получил шесть миллионов рублей ассигнациями на приобретение провианта для армии. Без лишнего шума, чтобы не создавать ажиотажа, он сумел закупить продовольствие по очень низким ценам, чем снискал благодарность лично от императора и от военного министра. Рошешуара отправили в Бухарест в ставку главнокомандующего, чтобы организовать распределение провианта.
Пока Ришельё экономил казенные деньги, его поверенный в Париже изо всех сил пытался собрать хотя бы крохи из некогда колоссального состояния, на которое, однако, нашлось слишком много претендентов. Как обычно бывает в денежных делах, начались споры, ссоры, дрязги, склоки, мелкие пакости… «Я с огорчением узнал о неприятностях, доставляемых моим сестрам от моего имени, — писал Ришельё 11 ноября 1808 года мачехе из Одессы. — Уверяю Вас, и Вы без труда в это поверите, что я здесь ни при чем. Я написал тою же почтой, пытаясь положить им конец, и надеюсь, что скоро они прекратятся. Печально, что в то время как мне говорят, что не стоит ожидать что-либо выручить от моего состояния, ни меня, ни других не оставляют в покое».
37
Ришельё писал название местечка как