Весной 1774 года скончался Людовик XV, которого уже давно никто не называл Возлюбленным; на престол взошел его двадцатилетний внук, принявший имя Людовик XVI. Маршал де Ришельё сохранил свое положение и влияние при дворе, хотя новая королева Мария Антуанетта его недолюбливала.
Тем временем его сын, обремененный долгами, 20 апреля 1776 года снова женился — на Марии Антуанетте де Галифе, дочери генерального наместника в Бургундии и губернатора Макона, недавно представленного при дворе; ее семья разбогатела на торговле с антильскими колониями. Конечно, герцог де Фронсак, будучи совершеннолетним, уже не был обязан испрашивать разрешение отца на брак, однако мог хотя бы предупредить! Маршал де Ришельё считал этот союз мезальянсом, к тому же сын прежде отверг три гораздо более подходящие партии. Они рассорились, и дед забрал внука к себе. Теперь Арман жил в особняке д’Антен, где ему отвели апартаменты с окнами во двор, и почти не бывал в особняке Жюмилак у ворот Сент-Оноре, который снимал его отец.
Дом на улице Нёв-Сент-Огюстен был выстроен в 1705–1707 годах и уже тогда считался одним из красивейших в Париже; герцог де Ришельё приобрел его 26 февраля 1756 года за 300 тысяч ливров у герцога д’Антена и немедленно затеял там перестройку. Фасад главного здания имел 15 окон, боковое крыло — пять; сад треугольной формы доходил до бульвара (нынешний Итальянский бульвар), там стоял летний домик, построенный в 1759 году. Парижане в насмешку окрестили его Ганноверским павильоном в память о военной кампании 1757 года, больше напоминавшей грабеж среди бела дня.
Апартаменты маршала находились на первом этаже флигеля и состояли из спальни, ванной комнаты и английской уборной, гардероба и двух кабинетов: желтого и «фарфорового», где располагалась часть коллекций, собранных Ришельё. В библиотеке хранилось более семи тысяч томов, в основном книги по истории и о путешествиях; в конюшнях стояли 15 лошадей, четыре дилижанса, карета, дормез и двуколка; в погребе ждали своего часа больше трех тысяч бутылок. Обычное общество, собиравшееся в особняке, составляли старики и старухи, некогда являвшие собой цвет парижского бомонда. Общение с этими дряхлыми щеголями в париках, отчаянно набеленными и нарумяненными, верно, не могло доставить мальчику эстетического удовольствия, зато сколько уроков, преподнесенных жизненным опытом, он мог получить! Это была иная школа, не менее полезная, чем коллеж.
Во всяком случае, такое воспитание не могло развратить юную натуру, в отличие от влияния отца, который отнюдь не остепенился после рождения двух дочерей — Армандины (1777–1832) и Симплиции (1778–1840), — а пуще предавался порочным наклонностям. Так, 6 мая 1777 года он собрал у себя дома избранное общество, среди которого были герцог Орлеанский и принц де Линь, чтобы «угостить» сеансом доктора Гибера де Преваля, утверждавшего, что может, благодаря изобретенному им «чудесному маслу», без опаски совокупляться с проститутками, страдающими тяжелой формой венерических заболеваний. Действие масла было наглядно продемонстрировано к удовольствию присутствующих. Руководство же медицинского факультета отнеслось к этому делу иначе — изгнало доктора из своих рядов. Моралисты могут назвать герцога де Фронсака безнравственным извращенцем: в описи имущества мадам Гурдан, знаменитой содержательницы одного из парижских борделей, значится «фронсаковское кресло» с недвусмысленными атрибутами: путами, хлыстами, искусственным фаллосом. Однако в эпоху маркиза де Сада (1740–1814) пресыщенное высшее общество, от скуки предававшееся разврату, пыталось добавить в него «перчинку». Фронсак просто вел себя, как все, гоняясь за новизной в различных ее проявлениях. Например, на следующий год в Париж приехал Фридрих Антон Месмер, поселился на Вандомской площади и начал устраивать сеансы исцеления по своему методу «животного магнетизма». Разве можно было такое пропустить! Вся площадь была забита каретами с гербами. В игорных домах, где отец Армана Эммануэля спускал королевские пенсии, тоже было многолюдно…
«Слушаться рассудка и во всём прибегать к его суду — скучно, а французы скуки терпеть не могут, — писал из Парижа Денис Иванович Фонвизин Петру Ивановичу Панину 14 (25) июня 1778 года. — Чего не делают они, чтоб избежать скуки, то есть чтоб ничего не делать! И действительно, всякий день здесь праздник. Видя с утра до ночи бесчисленное множество людей в беспрерывной праздности, удивиться надобно, когда что здесь делается… Все столько любят забавы, сколько труды ненавидят…» И добавлял ниже: «Сей город есть истинная зараза, которая хотя молодого человека не умерщвляет физически, но делает его навек шалуном и ни к чему не способным, вопреки тому, как его сделала природа…»
Трудно сказать, как складывались отношения герцога де Фронсака с его второй женой. Об этой женщине нам, к сожалению, почти ничего не известно, однако есть все основания предполагать, что она была добра и любила не только дочерей, но и пасынка. Во всяком случае, в дальнейшем Арман обращался к ней в письмах «дорогая матушка» и всегда искренне заботился и о ней, и о сестрах.
В феврале 1780 года маршал де Ришельё неожиданно явился к сыну… чтобы сказать ему, что завтра женится. «Я честнее вас. Вы не известили меня о вашем браке, я же сообщаю вам о своем. И даже предупреждаю вас, что, несмотря на мои восемьдесят четыре года, рассчитываю иметь сына, который станет лучше вас, — заявил старик побледневшему Луи Антуану. — Насчет наследства не беспокойтесь. Если у меня родится сын, я сделаю его кардиналом. Вы ведь знаете, в нашей семье это хорошо удавалось».
Избранницей маршала стала Жанна Катрин Жозефа де Лаво (1734–1815), вдова высшего чиновника Эдмона де Рота; разница в возрасте жениха и невесты составляла 38 лет. Мать четверых детей, 46-летняя госпожа де Лаво всё еще была довольно привлекательна и моложава, однако ее первый муж совершенно разорился на рискованных коммерческих предприятиях, и теперь всё семейство проживало в Тюильри в помещении для оставшихся без средств аристократов. Знакомство с маршалом Ришельё произошло совершенно случайно, когда ее карета опрокинулась на Новом мосту. Союз с ним оказался для нее единственным средством вернуть финансовое благополучие.
Этот брак сильно повеселил двор и послужил поводом для многих скабрезных шуток, на которые Ришельё отвечал с присущим ему остроумием. Сын же его отнесся к делу вполне серьезно и, как позже рассказывал его сводный брат шевалье де Рот-Нюжан, якобы соблазнил одну из горничных маршальши, чтобы та подсыпала своей госпоже зелье, вызвавшее выкидыш. Так это было или нет, но детей у маршала больше не было; в 1781 году он сделал своим единственным наследником внука и зачислил его в октябре в драгунский полк королевы (где когда-то служил полковником граф де Галифе, тесть герцога де Фронсака) в чине третьего подпоручика. (В этом полку в каждой роте было по три подпоручика, но только первый нес действительную службу. Остальные же получали патент и продвижение по службе за выслугу лет, однако жалованье им не платили. Назначения в полк производил не полковник, а двор; кандидаты должны были являться аристократами в четвертом колене.) Отношения в семье испортились окончательно, тем более что маршал подтрунивал над сыном, своим образом жизни превратившим себя в живой труп и передвигавшимся только с тростью, страдая от подагры: «Фи, сударь, если свело одну ногу — стойте на другой!»
В 1782 году маршал решил женить и внука, присмотрев ему невесту среди дочерей маркиза де Рошешуара. (Бабка кардинала Ришельё была из этого рода.) Это была отличная партия, в духе завещания великого предка: «Я запрещаю своим наследникам заключать союзы с домами, не являющимися по-настоящему знатными, препоручая им уделять более внимания рождению и добродетели, нежели счастью и богатству». Но двенадцатилетняя Аделаида Розалия была еще и богата. Согласно брачному договору, подписанному королем Людовиком XVI в Версале 14 апреля 1782 года и зарегистрированному двумя парижскими нотариусами, граф де Шинон получал ренту с 200 тысяч ливров — шесть тысяч ливров в год; отец должен был также передать ему баронство Ла Ферте-Бернар (30 тысяч ливров дохода) и герцогство Фронсак (86 тысяч), но первое — при условии выплачивать маршалу 4400 ливров в год, а второе — лишь когда Фронсак в свою очередь станет герцогом де Ришельё. Приданое же невесты составляло 300 тысяч ливров «чистыми», а после смерти ее родителей и бабки по отцу, госпожи де Барбери де Куртей, она должна была получить имущество на миллион ливров. Кстати, бабушка выделила ей от себя еще 40 тысяч ливров на приданое.