Однако пора было возвращаться во Францию.
По пути на несколько дней задержались в Берлине. Благодаря рекомендательным письмам от деда графу де Шинону разрешили присутствовать на армейских учениях, а на следующий день маркиз де Буйе представил его королю Фридриху Великому. Тому было 72 года; в разговоре с французским посланником он притворился, будто не понял, о ком речь: «Кто этот граф де Шинон, которого мне так горячо рекомендует маршал де Ришельё?» Надо сказать, великий воин был невысокого мнения о заслугах маршала, которого он считал «маркизом из комедии». Однако внук Ришельё, благоговевший перед прусским королем и имевший его портрет, сохранил самое благоприятное воспоминание об этой встрече. Вероятно, на Фридриха он произвел лучшее впечатление, чем его дед, поскольку, по свидетельствам современников, держался очень строго и солидно, при этом обладал невероятной памятью, острым умом и благодаря знаниям мог рассуждать на самые разные темы, изъясняясь просто, четко, строго по существу дела. Кстати, сам Шинон любил и уважал немцев и чувствовал себя в их обществе свободно.
Юный граф отсутствовал дома больше двух лет. Теперь это был уже не подросток, а вполне сформировавшийся молодой человек восемнадцати лет, внешне — просто копия деда. Как писал впоследствии Ланжерон, «в юности герцог де Ришельё был высокого роста, стройный, очень худой и слегка сутулый. В возрасте пятнадцати лет его лицо было очаровательно и осталось приятным до конца его жизни. Главным его украшением были большие черные глаза, полные огня, придававшие его физиономии одновременно одухотворенное и пикантное выражение. Он был смугл и имел черные курчавые волосы». Шарль де Линь прямо утверждает, что «он был восхитительно красив и совершенно кроток». Обладатель совершенно «южной» внешности — смуглый цвет лица, черные, слегка близорукие глаза, курчавые волосы, большой, но изящный нос с чувственными ноздрями, красивый изгиб губ, — Арман тем не менее был наделен совершенно «северным» темпераментом: был педантичен, щепетилен, серьезен, застенчив и даже робок с женщинами. В кармане у него лежал медальон с портретом жены — миленькой девочки, которым он украдкой любовался, когда думал, что на него никто не смотрит. При мысли, что он скоро увидится с ней, у юноши начинало бешено колотиться сердце.
Вот, наконец, знакомая улица, ворота особняка, крыльцо подковой, слуги с поклоном распахивают перед ним двери, он входит, у парадной лестницы его встречают дед и отец, опирающийся на трость… Но кто это между ними? Какой-то уродец, коротконогая и носатая женщина с головой, вросшей в плечи, с горбами спереди и сзади… Ее подтолкнули в спину, она неловко присела в реверансе… Ну что же вы встали как вкопанный? Подойдите и обнимите вашу жену!.. Жену?! Граф отпрянул и грохнулся навзничь без чувств. Его отнесли в его покои. Вечером он так и не спустился в гостиную, сказавшись больным. Написал письмо: ему никогда не найти в себе силы, чтобы жить с этим несчастным существом как муж и жена. Все уговоры действия не возымели: да, возможно, Аделаида Розалия умна и прекрасно образованна, пусть даже она обладает ангельским голосом и превосходным характером, он не сможет находиться с ней под одной крышей! Конечно, она не виновата в том, что в 14 лет у нее срослись позвонки и фигура страшно деформировалась, но и его тоже надо понять… Вопрос о разводе не поднимался. Из-за денег? Вряд ли. Арман был не так воспитан аббатом Лабданом; клятва, принесенная у алтаря, не была для него пустым звуком. Он обещал Господу заботиться об этой женщине в болезни и здравии и слово свое сдержит. Во всяком случае, мадемуазель де Рошешуар всю жизнь благоговейно любила мужа — «этого уникального человека» — и почитала за счастье называться его женой. Она жила по большей части в Куртее под Алансоном, в Нормандии, примерно в 48 лье (193 километрах) от Парижа. Виделись они редко, но Арман регулярно писал жене, сообщая ей самые важные новости и называя «дорогим другом»; их отношения были проникнуты взаимным уважением.
Смутное время
Однако пора уже было заняться делом. Граф де Шинон вращался при дворе, где его считали, по словам маркиза де Бомбеля, «не таким пустым местом, как его отец, и гораздо более честным человеком, чем дед»; однако карьера царедворца его не прельщала. Благодаря выслуге лет Арман уже получил чин капитана, хотя еще и в глаза не видел «своего» полка. Его дед считал войну «самым прекрасным ремеслом в мире», но во Франции сейчас царил мир, если, конечно, не считать политических баталий.
Пытаясь осуществить экономические реформы, в частности ввести вместо подушной подати уравнительный подоходный налог, Людовик XVI созвал в конце февраля 1787 года ассамблею нотаблей (собрание назначавшихся королем представителей трех сословий для обсуждения финансовых вопросов). Однако те отвергли одну за другой все реформы, и король малодушно «сдал» автора проекта, генерального контролера финансов Шарля Калонна, который был вынужден подать в отставку. В мае министром финансов стал Этьен Ломени де Бриенн, архиепископ Тулузы и креатура королевы; нотабли предоставили ему заем в 67 миллионов ливров, необходимый, чтобы избежать банкротства (дефицит государственного бюджета грозил достигнуть 114 миллионов), однако потребовали созыва Генеральных штатов, из-за чего были распущены. Летом парижский парламент (высший судебный орган, который также регистрировал королевские эдикты) отказался утвердить гербовый сбор и тоже потребовал созыва Генеральных штатов. Парламент Бордо не утвердил эдикт о провинциальных ассамблеях и выборах муниципалитетов. Парижских парламентариев ночью выслали в Труа, а бордоских — в Либурн. Но тогда в Париже начались народные бунты в их поддержку. Ломени де Бриенн провел переговоры, окончившиеся компромиссом: Генеральные штаты будут созваны, но на это нужны время и деньги. (В отличие от нотаблей депутаты Генеральных штатов были выборными представителями сословий; на их рассмотрение выносились самые важные государственные вопросы.)
Между тем придворная жизнь шла своим чередом: 28 ноября 1787 года король подтвердил право графа де Шинона унаследовать должность первого камергера, которая в прошлом году перешла от его деда к его отцу; Арман уже начал помогать родителю исполнять придворные обязанности. Первый камергер (постельничий) отвечал за особу короля, когда тот находился в своих апартаментах. В отсутствие членов семьи, принцев крови и обер-камергера он должен был подавать королю сорочку, распоряжался, кого впустить в королевскую спальню и кабинет, занимался обновлением нательного белья, простыней, кружев, полотенец каждые семь лет. Он должен был обеспечить короля всем необходимым для личной гигиены; назначал прислугу в спальню, прихожую и кабинет и принимал у нее присягу. Именно к нему обращались жаждущие быть представленными ко двору. Стать слугой, лакеем, пусть даже самого государя? Ну уж нет, лучше бежать отсюда! К тому же двор — это осиное гнездо… нет, даже гадючье: все плетут интриги, подсиживают друг друга, сплетничают, говорят в глаза одно, а за спиной другое…
Тем временем Россия и Австрия заключили военный союз против Турции, которую поддерживали Великобритания, Франция и Пруссия. Не зная об этом, Османская империя 13 августа 1787 года выдвинула ультиматум России, требуя восстановить вассалитет Крымского ханства и Грузии. (Крым, Тамань и Кубань были присоединены к России в 1783 году и стали называться Тавридой; тогда же Восточная Грузия перешла под протекторат России. В 1787 году Екатерина II совершила триумфальную поездку по Крыму в сопровождении Иосифа II, путешествовавшего инкогнито; в ее свите был также Шарль Жозеф де Линь.) Военные действия стали развиваться довольно стремительно: австрийцы терпели неудачи, зато русские войска под командованием А. В. Суворова одержали крупную победу над турками при Кинбурне.
Летом группка молодых французских дворян, среди которых был и граф де Шинон, попыталась добиться позволения примкнуть к австрийской или российской армии. Но король не дал Шинону разрешения покинуть Францию. Однако что ему делать в Париже? Вести тяжбы с отцом, который так и не передал ему наследство матери, так что оказался должен сыну 59 тысяч ливров? Якшаться со сплетниками в Версале? Как пишет Ланжерон, Арман от рождения был наделен «более крепким, чем бойким умом», он не был создан для легкомысленного общества своего времени, его добродетельность внушала уважение «даже молодым людям его возраста, которые почитали его, отдаляясь от него», он же не находил себе места среди них. Привычка судить строго и себя, и других также не привлекала к нему окружающих. При этом он зачастую был слишком откровенен с людьми, не заслуживавшими его доверия, «его благородная и чистая душа не могла заподозрить в других хитрости и коварства, к коим он сам был неспособен». Это качество не раз повредит ему в карьере…