Тогдашнее положение главы правительства было незавидным. Посланники стран-союзниц с 12 июля проводили ежедневные совещания в Париже по вопросам, связанным с оккупацией. Префекты, назначенные в тот же день, не обладали реальной властью в своих департаментах и по большей части могли только бессильно наблюдать за грабежом. Оказывавшие сопротивление подвергались насилию или даже депортации в Германию: с 20 августа по 10 сентября такая участь постигла 20 префектов и субпрефектов, а также большое количество мэров, в том числе барона Жюля Паскье, брата министра юстиции, и барона Александра де Талейрана. Численность оккупационных войск уже в июле составляла 1 миллион 226 тысяч человек, они занимали более шестидесяти департаментов из восьмидесяти шести, а в конце сентября подошли новые английские части. Пруссаки стояли в Нормандии, Мэне, Анжу и Бретани, русские — в Иль-де-Франс, Шампани и Лотарингии, англичане, голландцы и бельгийцы — в Тьераше, Артуа и Фландрии, вюртембержцы и баварцы — в Орлеане, Нивернё, Бурбоннё и Оверни, австрияки — в Бургундии, Франш-Конте, Дофине, Лионнё и частично в Провансе и Лангедоке, куда временами наведывались также пьемонтцы и испанцы. При этом гарнизоны некоторых городов сохраняли верность Бонапарту вплоть до сентября! Австрийцы сумели войти в Лион только 17 июля, русские в Мец — 25-го, пруссаки в Лан — 10 августа, Лонгви в Лотарингии сопротивлялся до 16 сентября, а Ла-Фер в Пикардии — до 5 ноября! Заняв города, оккупанты вершили суд и расправу, завладевали городской казной и списками налогоплательщиков, конфисковывали запасы соли, табака и гербовой бумаги… Историк Р. Андре признаёт, что уже в 1815 году «поведение русских было корректно и разумно». «Надо подчеркнуть, — добавляет он, — что в честь одних русских наблюдается проявление бесспорной симпатии». Отдельные факты притеснения местного населения русской армией были совершены в основном нерегулярными войсками — казаками, калмыками и пр.
Шестого августа союзники предложили Франции откупиться от реквизиций, уплатив 50 миллионов франков за август и сентябрь (согласно подсчетам Каслри, в июле оккупационные расходы во Франции составляли 1,71 миллиона франков в день), но это ничем не кончилось. Создавалось впечатление, что страны-победительницы намеренно затягивают переговоры о мире, чтобы диктовать свои условия с позиции силы. Еще бы — даже Париж был оккупирован: на Елисейских Полях стояли лагерем казаки, в Булонском лесу расположились англичане, а пруссаки проводили военные учения прямо под окнами короля, на площади Каррузель. Только благодаря вмешательству Веллингтона Париж не обложили контрибуцией в 100 миллионов франков, а Блюхер отменил свой приказ разрушить Аустерлицкую колонну на Вандомской площади и колонну у Йенского моста. Все 12 тогдашних округов французской столицы управлялись генералами союзных армий, подчинившимися прусскому фельдмаршалу барону Карлу фон Мюффлингу (1775–1851). Когда в газетах появились некие обидные замечания в его адрес, префект парижской полиции Эли Деказ получил суровый нагоняй.
Людовик XVIII царствовал, но не правил, да и царствовал-то с большой натяжкой. С 23 июля по 14 августа его племянник герцог Ангулемский, вернувшийся из Испании, обосновался на юге Франции, между Тулузой и Бордо, и вел себя как монарх, назначая собственных чиновников и смещая назначенных королем. Монпелье был захвачен от его имени маркизом де Монкальм-Гозоном, бывшим мужем Армандины (она уже два года как разошлась с ним). Под предлогом борьбы с «недорезанными бонапартистами» население терроризировали вооруженные банды.
И вот в таких условиях 14 и 22 августа состоялись выборы в палату депутатов. (Правом голоса обладали около ста тысяч французов, тогда как всё население страны составляло 28 998 680 жителей[59] — для кандидатов был установлен довольно высокий имущественный ценз.) Из 395 ее членов только 33 заседали в палате 1814 года, а 17 успели побыть депутатами во время Ста дней. Остальные были новыми людьми — неопытными, пылкими, молодыми (ордонанс от 13 июля 1815 года понизил возраст избираемых и избирателей соответственно с 40 до 24 лет и с 30 до 21 года), откровенными роялистами. Людовик XVIII назвал это собрание Несравненной палатой: он и мечтать не мог о том, чтобы соединить сразу столько сторонников «старой» монархии. Более половины (54 процента) депутатов были дворяне, более десяти процентов — эмигранты. В прошлой жизни они, как правило, были «никем», а теперь намеревались стать если не «всем», то «кем-то важным». Монкальм-Гозон тоже оказался в их числе…
Французскому королю нужны были сильные союзники. Пруссия горела желанием поквитаться за былые унижения и заставить Францию вернуть аж завоевания Людовика XIV, оттяпав от нее почти всю Фландрию, север Шампани, часть Лотарингии, Эльзас, Франш-Конте и часть Бургундии. Бавария, Вюртемберг и Голландия ее в этом поддерживали. Территориальную целостность Франции (в рамках мирного договора от 30 мая 1814 года) отстаивал только русский император, считая, что иначе европейское равновесие будет нарушено. Людовик XVHI решил загладить свои промахи: сам приехал к Александру I в Елисейский дворец и вручил ему голубую ленту ордена Святого Духа, которую тот рассчитывал получить еще в 1814 году. Франция выражала готовность поддержать Россию в ее восточной политике, в свете второго сербского восстания против Порты. Чтобы укротить неуступчивую Пруссию, Александр устроил военный парад: 11 сентября в окрестностях Шалона 145 тысяч солдат и 500 пушек на протяжении пяти часов дефилировали перед штабом союзников. Австрийцы и пруссаки были впечатлены. Ришельё присутствовал при маневрах в парадном мундире генерал-лейтенанта русской армии.
Он уже принял решение и написал Ланжерону, чтобы тот встречал его в Одессе в ноябре. «Не скрою от Вас, что сделаю это (то есть уедет. — Е. Г.) с величайшим удовольствием; всё, что я здесь видел, отталкивает меня непреодолимо. Вы представить себе не можете состояния сей несчастной страны, разграбленной и разоренной на десять лет вперед чужими и своими, наперегонки. Похоже, что во Франции не знают, что такое управлять, а ограничиваются лишь выкачиванием из страны людей и денег». 15 сентября вещи были уже собраны, а слуги и лошади отправлены вперед. Отъезд был назначен на конец месяца.
Но именно в этот день Талейран сплавил Фуше послом в Саксонию. Новоизбранные депутаты, съезжавшиеся в Париж на открытие парламента, восприняли это решение одобрительно, однако желали развития событий, то есть ухода самого Талейрана. Между тем Англия представила проект мирного договора, поддержанный Австрией; ознакомившись с ним, Талейран немедленно решил подать в отставку. 19 сентября он сообщил королю об уходе всего правительства. Людовик попытался шутить: «Мои министры ушли в отставку по-английски. Я принял ее так же» — и добавил, по словам Паскье: «Ну что ж, я сделаю, как в Англии: поручу кому-нибудь составить новое правительство». Таким образом, король решил сыграть роль Понтия Пилата, спрятавшись за спину человека, которому была уготована незавидная роль козла отпущения. И этим человеком оказался… Ришельё.
События развивались с удивительной быстротой. Уже 19 сентября Людовик осведомился у Франца I, какого тот мнения по поводу герцога де Ришельё, которого он хочет сделать главой своего кабинета. Австрийский император предпочел не отвечать, зато Меттерних открыто назвал герцога прихвостнем русского царя и продолжал ездить к Талейрану, полагая, что тот в конце концов вернется в правительство — не впервой.
Но герцога, мысленно уже поливавшего цветы на своем одесском хуторе, еще надо было уговорить, поэтому отставку Талейрана пока держали в секрете. Первым «парламентером» к нему послали Жюля де Полиньяка, адъютанта Месье (младшего брата короля, Карла д’Артуа), участвовавшего в заговоре Кадудаля 1804 года и большую часть имперского периода проведшего в тюрьме. Как и следовало ожидать, он получил категорический отказ. За ним последовала череда других посредников: префект полиции Деказ, председатель палаты депутатов Ленэ… Приходил и давний друг граф де Караман; известный писатель и член Французской академии Шатобриан, дважды в день являвшийся тогда к маркизе де Монкальм, тоже присоединил свой голос к хору уговаривавших в надежде получить министерский пост и для себя. Рошешуар рассказывает, что ровесник Ришельё герцог Матье де Монморанси-Лаваль, присланный Месье, «в буквальном смысле упал перед ним на колени; молитвенно сложив ладони, он умолял его пожертвовать своими наклонностями, убеждениями, самим своим покоем ради спасения своей страны и своего короля: «Представьте, что вы на поле сражения, стали бы вы колебаться, если бы вам казалось необходимым устроить атаку и встать во главе эскадронов, несмотря на возможность погибнуть? Здесь меньше опасности, но победа станет решающей для нашей страны и никому не будет стоить жизни». Наконец Ришельё вызвал к себе Александр, пригласил сесть с ним в карету и отвез в Елисейский дворец. Опять же по словам Рошешуара, именно этот разговор стал решающим. «Я освобожу вас от всех обязательств по отношению ко мне при условии, что вы станете служить королю, как служили мне, — якобы сказал царь. — Станьте узами искреннего союза между нашими странами, я требую этого во имя спасения Франции».