Что можно было на это возразить? 21 сентября Ришельё дал согласие. «Он явился к нам, выйдя от короля, и трудно описать его терзания, — вспоминала его сестра Армандина. — Никогда еще я не видела более несчастного человека. Он был готов кататься по земле, проклиная свое существование, и с ужасом взирал на груз ответственности, нависший над его головой…»
«Нет человека несчастнее меня, — писал герцог несколько дней спустя одной венской знакомой. — Они все сговорились, чтобы сделать из меня великого человека. Они вскоре выйдут из заблуждения, но они губят меня. Все приложили к этому руку, и даже сам Император, хотя и с совершенно отеческой мягкостью, подталкивает меня. Чтобы дела пошли на лад, необходимо вмешательство Провидения, ибо люди здесь бессильны». Аббату Николю он описал свое положение довольно образно: «Жребий брошен, господин аббат, я уступил приказам Короля, советам Императора и гласу народа, который, уж не знаю почему, призвал меня в правительство в самый ужасный момент. Это и заставило меня согласиться. Было бы трусостью покинуть несчастного короля в том ужасном положении, в каком он находится… Прощайте, господин аббат, молите за меня Бога. Еще никогда мне так не требовалась его помощь… Провидение ставит человека на вершину горы, а оттуда сталкивает его вниз, и он катится по склону, не в силах остановиться. Лишь бы я не упал вместе с государством на самое дно пропасти!»
Ришельё считал, что неспособен руководить правительством, поскольку, по сути, стал совсем чужим в родной стране и ничего и никого здесь не знает. Он был уверен, что не продержится и шести недель. Но именно его непричастность к последним событиям делала его идеальной кандидатурой на пост руководителя в глазах общественности, уставшей от предателей и лицемеров, на которых клейма негде ставить. «Было редкой удачей иметь во главе правительства эмигранта — эмигранта старой закалки, уехавшего в 1789-м и вернувшегося в 1814-м, притом человека порядочного, имеющего и сердце, и разум, эмигранта-патриота за рубежом, независимого от двора, презирающего кастовую и фракционную популярность; непоколебимо бескорыстного, несомненно верного, хорошего администратора, каким только можно стать в варварской стране, скромного в отношении того, чего он не знал, но твердо стоящего на своем во имя законного права и здравого смысла», — писал в мемуарах герцог де Бройль, называвший Ришельё «драгоценной жемчужиной».
«А, герцог де Ришельё! Прекрасный выбор. Это француз, который лучше всего знает Крым!» — воскликнул Талейран, узнав об этом назначении. Называя себя несчастным человеком, герцог еще не знал, какую свинью ему подложил его предшественник. В тот самый роковой день 21 сентября Талейран, который уже не являлся министром иностранных дел, но никому не объявил этого официально, в принципе согласился с условиями мирного договора, предложенными представителями союзных держав. Этот текст был составлен в ультимативной форме: Франция должна предоставить необходимые гарантии своей лояльности; ее территория возвращается в границы по состоянию на 1 января 1790 года (а не 1792-го, согласно мирному договору 1814-го); права на княжество Монако переходят к королю Сардинии; Париж должен уплатить контрибуцию в размере 800 миллионов франков, из которых 200 миллионов пойдут на сооружение линии укреплений, направленной против нее же; в течение семи лет Франция должна будет содержать за свой счет 150 тысяч солдат оккупационных войск в семнадцати крепостях на севере и на востоке… 11 (23) сентября 1815 года Людовик XVIII отправил Александру I письмо, написанное Поццо ди Борго: только российский император может предотвратить «разорение и поругание его страны»; если же он этого не сделает, король готов отречься от трона.
Однако нужно было формировать правительство. Из кого? Ришельё мог опираться лишь на своих друзей и знакомых.
С Эли Деказом он познакомился в декабре 1814 года. Этот молодой человек (ему тогда было 34 года) предложил герцогу свои услуги для улаживания некоторых имущественных споров, поскольку знал кое-кого из новых владельцев бывших поместий Ришельё на юго-западе Франции (по словам Проспера де Баранта, в те времена служившего генеральным секретарем Министерства внутренних дел, родственники Деказа приобрели некоторые участки герцогства Фронсак). Он был адвокатом и подвизался в суде, знал многих знатных особ при императорском дворе, но в 1814-м примкнул к Бурбонам и сохранил им верность во время Ста дней (плюс в глазах Ришельё). После истории с мнимой попыткой отравления Александра I в июле 1815 года Деказ стал вхож к королю и пользовался его благосклонностью. Но самое главное — Деказ всех знал, умел оказывать услуги и, что немаловажно, просить о них. Процесс образования правительства проходил примерно так: Ришельё советовался с Деказом, встречался со множеством рекомендованных им людей, делал выбор и представлял кандидатуры королю. Тот наводил справки, советовался с братом, выслушивал мнение своего ближнего окружения, в том числе почтмейстера Беньо и госсекретаря Витроля, и выносил решение. Всё это происходило на фоне интриг, салонных сплетен, заискивания и ходатайств разного рода.
В итоге список министров был составлен к 24 сентября, опубликован на следующий день и дополнен 27-го. Герцог де Ришельё становился главой кабинета и министром иностранных дел, Деказ — министром полиции, граф де Воблан — министром внутренних дел, маркиз де Барбе-Марбуа — министром юстиции, герцог Фельтрский — военным министром, виконт Дюбушаж — военно-морским, а граф де Корветто — министром финансов. Герцог Фельтрский и Дюбушаж входили в парижский круг общения герцога, но, как отмечала маркиза де Монкальм, ни с одним из своих новых коллег Ришельё не успел переговорить более двух раз.
Ришельё и Деказ были самыми молодыми членами правительства (соответственно 49 и 35 лет), Дюбушаж — самым пожилым (66 лет). Маркиз Франсуа де Барбе-Марбуа (1745–1837) при Наполеоне служил директором казначейства, в 1803 году провел переговоры о продаже американцам Луизианы, а с 1807-го стал председателем Счетной палаты. Луи Эммануэль де Корветто, бывший директор банка в Генуе, в 1805 году стал государственным советником, а в 1809-м Наполеон сделал его графом; префект Меца Воблан получил графский титул в 1813 году, а титул герцога Фельтрского был учрежден Наполеоном в 1809 году специально для Анри Жака Гийома Кларка (1765–1818), исполнявшего тогда обязанности военного министра. Вместе с тем во время Ста дней все они сохранили верность Бурбонам.
Казалось бы, это всё опытные, проверенные люди. Однако на поверку выходило не совсем хорошо. Герцог Фельтрский, зарекомендовавший себя прекрасным организатором, энергичным, безупречно честным и человечным (в 1801 году Александр I наградил его шпагой с алмазами за заботу о русских пленных, отпущенных на родину), в ключевые моменты мог проявить нерешительность и безволие, к тому же в армии его не любили. Не отличался силой характера и Барбе-Марбуа, которого госпожа де Сталь называла «тростником, окрашенным под железо». Воблана же вообще считали, мягко говоря, неумным человеком и фанфароном, и это мнение подтверждает его фраза: «Я люблю трудности, ищу их, они мне нужны, я в них силен». Уж чего-чего, а трудностей было хоть отбавляй…