Никто не хотел верить, что убийца действовал в одиночку; Лувеля считали орудием заговора, сложившегося из-за либерального попустительства Деказа. Роялисты требовали роспуска палаты депутатов, изгнания герцога Орлеанского (воплощавшего собой умеренную оппозицию и не отвергавшего Революцию целиком) и создания откровенно роялистского правительства. На Людовика XVHI наседала семья его брата, в категоричной форме требуя прогнать его фаворита, первого министра; при этом герцогиня Ангулемская напирала на то, что если Деказ уедет, то не станет «еще одной жертвой». Однако Людовик ответил им столь решительным отказом, что его, «наверное, было слышно на площади Каррузель». Более того, он отказал своему любимцу в просьбе об отставке, заявив: «Они нападают не на вашу систему, дражайший сын, а на мою».
Но всем было ясно, что Деказу главой правительства не быть, а кабинет его превратился в труп. Ришельё предусмотрительно заперся на все замки и не велел никого принимать. 16 февраля Деказ написал королю, умоляя его лично просить герцога вернуться в правительство. Не желая получить очередной отказ, король ограничился письмом, уполномочивавшим самого Деказа провести разговор на эту тему. На следующий день тот отправился к бывшему шефу, и герцог согласился его принять, но отказал наотрез: он не доверяет Месье, а сейчас всё решает именно брат короля! Пьеса, впервые исполненная в сентябре 1815 года, была сыграна заново и почти в том же актерском составе. Весь день 18 февраля в особняк на Вандомской площади приезжал один посланец за другим: Ленэ, Виллель, Жюль де Полиньяк от лица Месье, Оливье де Верак…
Как часто бывало, чрезмерное нервное напряжение свалило герцога; он принимал посетителей, лежа в постели; то же самое случилось с Деказом. Финал-апофеоз: к одру Ришельё явился сам граф д’Артуа. Его требования были просты: Деказ должен уйти, а герцог — занять его место и сформировать правительство из кого пожелает: «Будьте уверены, что я всем буду доволен, всё одобрю и всё поддержу». Встав на колени (!), Месье умолял Ришельё спасти его семью и оградить то, что от нее осталось, от «ножа убийц».
Если верить мемуарам Паскье, ссылающегося на рассказ самого Дюка и воспоминания госпожи де Буань, встреча происходила так:
— Послушайте, Ришельё, это джентльменское соглашение, — сказал Месье. — Если у меня появятся возражения по поводу того, что вы станете делать, обещаю, что приду откровенно объясниться с вами наедине, но при этом буду честно и неукоснительно поддерживать все шаги вашего правительства. Я клянусь в этом над окровавленным телом моего сына, даю вам слово чести, слово дворянина.
На этих словах граф д’Артуа протянул герцогу руку, которую тот почтительно поцеловал и, глубоко растроганный, сказал: «Я согласен, монсеньор».
Адвокат Шарль де Ремюза, чья мать была хозяйкой либерального салона, назвал поступок Ришельё «глупостью французского дворянина».
Людовик XVIII сделал Деказа герцогом и назначил посланником в Лондон, пока же тот неохотно удалился в Жиронду — против своей воли, но по настоянию своего преемника. Король был безутешен; в своем кабинете в Тюильри он повесил портрет Деказа вместо портрета Франциска I, раскрыл атлас почтовых дорог на странице, где была дорога в Бордо, назначил паролем для входа в свой кабинет «Шартр» (там останавливался по пути его «дражайший сын»), а отзывом — «Эли».
Ришельё же занялся формированием правительства, твердо решив не повторять прошлых ошибок. Никаких временных мер, пока не придумаем чего-нибудь получше. «Необходимо, чтобы верили, что я здесь надолго», — писал он 3 марта Деказу, заявлявшему во всеуслышание, что новое правительство — временное. (И правые, и левые центристы думали, что Ришельё не продержится и трех месяцев; госпожа де Бройль записала в дневнике, что это хилое правительство опрокинется от сквозняка, однако «все стараются не дышать, опасаясь, что обломится последняя половица».)
«Вы призваны королем стать посредником между крайними страстями и порождаемыми ими партиями, — писал Дюку Александр I, стараясь его подбодрить. — Да пребудут с Вами наилучшие пожелания союзников Его Христианнейшего Величества и мои на оной исполненной трудов стезе».
На сей раз Ришельё был назначен председателем правительства без портфеля. Иными словами, не имея никаких конкретных обязанностей, он мог проявлять активность во всех областях, от дипломатии до реорганизации армии. Теперь он уже не был новичком в мире французской политики и назначал на министерские посты тех людей, в которых был уверен. Кроме того, он решил искать опору в парламенте, где должны быть представлены все партии и отстаиваться все интересы. Для улучшения взаимодействия между законодательным и исполнительным органами Ришельё привлек в свою «команду» выдающихся ораторов, например графа де Серра (ставшего министром юстиции), который два года был председателем палаты депутатов, умел сохранять лицо во время самых ожесточенных дебатов, а также произносить длинные речи, которые выслушивались в благоговейном молчании. Паскье, возглавивший дипломатическое ведомство, говорил легко и непринужденно, ему не было равных в унятии спорщиков и в умении замять неудобный вопрос.
Но поскольку основным членам правительства, участвовавшим в нескончаемых парламентских прениях, было некогда заниматься делами, им требовались компетентные помощники. Ришельё назначил Мунье, Порталиса и Рейневаля соответственно товарищами (заместителями) министров внутренних дел, юстиции и иностранных дел, Сен-Крика — директором таможни, Англеса — префектом парижской полиции.
«Он добросовестно искал человека, подходящего к месту, а не место, подходящее человеку, которому он благоволил, — объясняет госпожа де Буань. — Вот почему у него было много сторонников, но мало прихлебателей».
За советами Дюк чаще всего обращался к Эдуарду Мунье (1783–1843), вместе с которым «сводил дебет с кредитом» в Ахене в октябре 1818 года. Теневой глава Министерства внутренних дел (официально его возглавлял престарелый Жозеф Жером Симеон, еще один хороший оратор), он сделался, по сути, фаворитом главы правительства — и главной мишенью сатирических стрел, выпускаемых роялистами. Но именно через него Ришельё пристально следил за внутренней обстановкой во Франции: подготовкой к выборам, назначением префектов, представлением законопроектов в парламент и т. д.
Похороны герцога Беррийского в Сен-Дени состоялись 14 марта в присутствии всей королевской семьи и при огромном стечении народа — в собор набилось больше четырех тысяч человек. На следующий день палата депутатов большинством в 19 голосов приняла закон о газетной цензуре, а 30 марта большинством в 27 голосов — закон о временной отмене личных свобод. Таким образом, правительство одержало убедительную победу в «войне трибун», поскольку ни правые, ни левые не обладали в палате большинством и важен был каждый голос.
Однако это была лишь прелюдия к главному политическому ходу — новому закону о выборах, который должен был положить конец «либерализации». 17 апреля граф Симеон представил депутатам законопроект, существенно отличавшийся от текста, представленного Деказом 15 февраля. Распределение выборщиков, ежегодно платящих минимум 300 франков налогов[76], по окружным коллегиям, имеющим право избрать напрямую 258 депутатов из числа уже обладающих депутатским мандатом, было сохранено. Однако теперь четверть выборщиков из окружных коллегий, платящие самые высокие налоги, составляли департаментскую коллегию, которая избирала еще 172 новых депутата. Таким образом, самые богатые могли голосовать дважды. Ришельё полагал, что правые согласятся на такую двухступенчатую систему. Зато от полного переизбрания палаты, предложенного Деказом, отказались, оставив ежегодное обновление состава на пятую часть. Осторожность подсказывала, что пока необходимо воздержаться от радикальных мер, хотя Ришельё полагал, что в конечном счете полное переизбрание станет неизбежностью.
76
Право голоса получали те, кто платил не менее 300 франков прямых налогов — земельного, на движимое имущество, на экономическую деятельность, на двери и окна (первые три были введены Законодательным собранием, последний — Директорией в 1798 году, им облагались владельцы недвижимости, а уплачиваемая сумма зависела от количества и размера окон и дверей; он будет отменен только в 1926 году).