Ришельё решил этим воспользоваться, чтобы провести реформу двора, который, по сути, был барьером между королем и его подданными. Идея герцога заключалась в том, чтобы открыть доступ к придворным должностям не только дворянству, но и верхушке буржуазии, сделать двор «частью нации». Дюк никогда не чувствовал себя вольготно в обществе царедворцев, вечно плетущих интриги, и опасался их пагубного влияния на короля. Он предложил создать 32 должности камергеров и неограниченное число почетных дворян, которые могли бы получать приказы непосредственно от короля (это польстило бы их самолюбию), а заодно отменить должности, ставшие ненужными. Однако король воспринял это как покушение на свои прерогативы и удовлетворил просьбу герцога только наполовину: из сотни новых назначений, состоявшихся с ноября 1820 года по декабрь 1821-го, только два десятка касались недворян — бывших имперских чиновников или крупных финансистов. Одним из новоиспеченных камергеров стал Леон де Рошешуар, другим — маркиз де Гург, муж «дорогой Генриетты»…
В ноябре же состоялись довыборы в парламент по новой системе. Не послушав совета Паскье, Ришельё не стал распускать палату депутатов и переизбирать ее целиком. Либералы потерпели поражение: у них теперь было только 35 мест из 430, остальные поделили между собой правоцентристы и правые.
Ришельё был удивлен и даже встревожен, поскольку в парламент вернулись 75 бывших депутатов Несравненной палаты, без которых он вполне обошелся бы. Хуже того, Месье принялся наседать на него, чтобы заменить двух министров своими людьми — депутатами Вилл ел ем и Корбьером. У Ришельё не было никаких причин снимать проверенных людей с ключевых постов; в начале декабря, еще до открытия парламентской сессии, он предложил Корбьеру руководство образовательным ведомством, а Виллелю — департаментом косвенных налогов при Министерстве финансов, однако это не устроило никого, включая министра финансов Руа. Тогда Дюк перешел к «плану Б»: Виллель и Корбьер войдут в правительство как министры без портфеля. Они снова отказались, а Шатобриан, только что назначенный полномочным послом в Берлине (Ришельё очень хотелось сплавить его подальше), пригрозил не поехать туда, если требования его друзей не будут удовлетворены. Наконец вечером 20 декабря был достигнут компромисс: Виллель, Корбьер и Ленэ станут министрами без портфеля и Корбьер получит в придачу департамент просвещения, от которого отказался Ленэ.
Небольшая передышка в связи с рождественскими праздниками — и новые проблемы: 27 января 1821 года возле покоев короля в Тюильри обнаружили небольшой бочонок с порохом. Двое заговорщиков основали тайное общество карбонариев с целью свержения Бурбонов. Впрочем, карбонарии действовали не только в Париже: одна попытка их выступления, под руководством генерала Бертона, провалилась в Сомюре, другая — в Ла-Рошели, где были арестованы четыре сержанта, сдавшие всю организацию.
«Нельзя ожидать от полиции, обезоруженной всеми конституционными законами, тех же результатов, как от полиции имперского правительства, имевшей в своем распоряжении все ресурсы абсолютной и военной власти, не говоря уж о деньгах, — писал Ришельё 6 марта графу Нессельроде по поводу злосчастного бочонка. — Однако и тогда бывали и адские машины, и заговоры всякого рода, от Жоржа и Моро до Мале, которых не смогли ни предвидеть, ни раскрыть[78]. <…> Впрочем, — успокаивал он адресата, — покушение 27 января могло иметь целью лишь посеять тревогу и страх, ибо жизнь короля и любого члена королевской семьи не подвергалась ни малейшей опасности при этом взрыве».
Гражданский мир в стране напоминал тонкую корочку льда на реке: малейшее неосторожное движение — и можно провалиться и утонуть. Вот в Париж вернулся Деказ, поскольку его жена была при смерти, и все, включая Нессельроде, забеспокоились. Дюк устало объяснял последнему, что если бы Деказу не предоставили отпуск, он попросил бы отставки и вышло бы то же самое, к тому же надолго он не задержится, уедет на юг. Впрочем, приезд бывшего министра встревожил и его самого: «Я не думаю, что его пребывание здесь может иметь нежелательные последствия для короля, но не скрываю от себя, что оно способно посеять смуту в депутатском большинстве и что некоторые члены этого большинства не выдержат и наделают глупостей. Нам стоит большого труда заставлять всех этих господ работать вместе». Малейшее происшествие могло пустить все труды насмарку. И герцог вновь заговорил о том, как опостылела ему жизнь среди интриг и подсиживаний, подрывающих его здоровье: «Я продержусь, сколько смогу, но когда это станет невозможно физически, придется положить этому конец». Кстати, и любимая сестра с начала года постоянно болела; Арман передавал от нее приветы знакомым, извиняясь за то, что Армандина не в силах написать им сама.
Отдохновение от забот и треволнений Дюк находил в переписке с одесскими друзьями (хотя и там было немало поводов для беспокойства; например, герцог был шокирован известием об участии одесских греков в еврейских погромах, о которых написали немецкие газеты, и переживал из-за Ланжерона, которому не удалось взять с наскока чиновничью крепость), а также в разговорах о своей прежней жизни с теми, кто приехал в Париж вслед за ним. Среди этих людей был Габриэль де Кастельно, которого Людовик XVIII официально сделал маркизом. Ришельё подыскал ему должность: ведение исторических и политических памятных записок в архиве департамента иностранных дел. Но по большей части Кастельно работал над своей историей Новороссии, потратив на нее десять лет своей жизни. Этот труд был посвящен Александру I, который еще в 1812 году наградил автора орденом Святой Анны 2-й степени. В полном, трехтомном виде это сочинение вышло в свет в Париже в 1820 году под названием «Опыт древней и современной истории Новороссии. Статистика провинций, ее составляющих. Основание Одессы, ее успехи, ее настоящее положение; подробное описание ее торговли. Путешествие в Крым. С картами, видами, планами и т. д.». Именно эта книга послужила Байрону источником информации для нескольких глав поэмы «Дон Жуан», в которых преломляются несколько эпизодов из жизни Ришельё.
«Вечерами воспоминаний» Дюк не ограничивался, его позиция, как всегда, была деятельной: он исходатайствовал разрешение для государственного советника X. X. Стевена, заведовавшего ботаническим садом в Никите, совершить путешествие во Францию и Италию для сбора новых образцов растений, сам прислал в Крым семена из королевского сада, добился возобновления импорта в Одессу французских тканей, содержал за свой счет 20 учеников лицея, носившего его имя, а в июле 1821 года даже выписал из Симферополя четырех овец для своего поместья в окрестностях Эврё…
В прежних владениях Дюка тоже не забывали. И. М. Муравьев-Апостол, совершивший в 1820 году «путешествие в Тавриду», отметил, что «татары произносят имя Ришельё с умилением» и «пропадают по нем». Муравьев утешил старосту татарской деревни уверением, что Дюк теперь первый человек в своем отечестве после короля и что, может быть, он еще вернется в «приемное» отечество. По его мнению, герцог был среди татар тем же, кем «Лас-Казас[79] между дикими американцами». В «замке Ришельё» по-прежнему останавливались именитые путешественники. 19 августа 1820 года на рейде Гурзуфа остановился бриг «Мингрелия», и шлюпка доставила на берег семью генерала Н. Н. Раевского, героя Бородина и Битвы народов, и путешествовавшего вместе с ними А. С. Пушкина…
Зато в своем «природном» отечестве Дюк не пользовался всеобщей любовью. 11 апреля 1821 года один из ультраправых депутатов, Доннадьё, на заседании тайного комитета палаты предложил обратиться к королю с просьбой сформировать другое правительство, «поскольку нынешнее — бездарное и антифранцузское». Герцогу по-прежнему кололи глаза его прошлой службой России, хотя он вовсе не был проводником интересов царя и даже отдалился от него, с тех пор как Александр I поддержал Меттерниха в неаполитанском вопросе[80], тогда как в интересах Франции, как их понимал Ришельё, было создание ряда братских монархий, способных уравновесить влияние Англии и противопоставить свой союз крупным абсолютистским державам.
Ришельё прекрасно понимал, что причиной беспорядков на Апеннинах был в большей степени национальный вопрос, чем политический: повстанцы не столько стремились к конституции, сколько желали избавиться от австрийского засилья, поэтому вернуть трон неаполитанскому королю с помощью австрийских штыков — не лучший способ восстановить порядок: эффект, скорее всего, будет обратный. Развивая эту мысль в письме Александру, герцог писал: «Надеюсь, что Вы сумеете убедить Австрию смириться с существованием в Неаполе нескольких учреждений, без коих царствование сей семьи мне кажется невозможным». Но император не прислушался к его советам, как ранее, в 1811 году, не внял его призывам заключить мир с Константинополем. Десятки писем Александру, Каподистрии, Поццо ди Борго, в которых герцог объясняет, настаивает, умоляет, действия не возымели. В итоге вторжение австрийской армии в Италию вызвало восстание в Пьемонте. Даже в Испании «кастильская гордость» восстала против угроз со стороны Священного союза, революционное движение усилилось. Однако Александр… предложил Франции сыграть в Испании ту же роль, что Австрия сыграла в Италии! Неужели у него настолько короткая память? «Я убежден, что подобная попытка имела бы для дома Бурбонов те же последствия, что и испанская война для Буонапарте, с той лишь разницей, что в данном случае всё произойдет быстрее, — отрезал Ришельё в письме к Поццо ди Борго от 30 марта. — Я смотрел бы как на изменника своей совести и своему долгу на того, кто ее посоветует и осуществит».
78
Имеются в виду покушение на Наполеона с помощью «адской машины» в 1800 году, заговор Жоржа Кадудаля и Моро в 1804-м, попытка захвата власти генералом Клодом Франсуа Мале в октябре 1812-го, когда Наполеон находился в России.
79
80
В октябре 1820 года австрийский министр иностранных дел созвал конференцию Священного союза в Троппау, на которой военное вторжение в Неаполь было признано законным (Ришельё не мог там присутствовать из-за дел, а Караман наделал много оплошностей); в январе 1821-го неаполитанского короля официально пригласили на конференцию в Любляне, где было принято решение о вооруженном выступлении против революционеров, провозгласивших конституцию в Королевстве обеих Си-цилий. В марте конституционалисты были разбиты, и австрийцы вступили в Неаполь. Фердинанд IV отменил конституцию, начались репрессии. Впоследствии ультралибералы корили Ришельё за оставление итальянских революционеров на произвол судьбы, а ультрароялисты — за неучастие в подавлении восстания.