ЭПИЛОГ
Неожиданная смерть герцога де Ришельё как громом поразила его ближайших друзей. Генерал де Рошешуар был «сломлен» и «уничтожен», выходя из дома дяди. «Господин маркиз, я заперся у себя и полностью предался своему горю, когда Ваша записка привела меня в чувство, поскольку я обрел друга, разделяющего со мной положение, в котором я оказался, — писал Габриэль де Кастельно Оливье де Вераку. — Но сколь ужасен был для меня этот удар! Едва мне сообщили о его состоянии, я поднялся по лестнице, мне говорят: он умер. Я, казалось, потерял голову. В тот момент я клял на чем свет стоит ленивых слуг, которые меня не известили. Я вышел, точно помешанный. Ко мне подошел господин Брессон, начальник подразделения нашего министерства… Не припомню ни единого слова из того, что я ему сказал. Вернувшись к себе, я велел запереть двери. Я не могу, как и Вы, поверить в это несчастье! Вечное несчастье; никто так и не понял, чтó мы сейчас потеряли. Мы с Вами вечно будем отдавать ему должное, но другие!»
Отпевание состоялось 20 мая в церкви Мадлен в присутствии тысячи человек, однако ни двор, ни принцы не удосужились явиться. Король и его брат даже словно бы испытали облегчение. Только герцог Ангулемский признался: «Я очень жалею о нем. Он не любил нас, но он любил Францию. Его жизнь была находкой, его смерть — утрата». Что же касается ближайшего окружения Месье, то они даже утверждали, что кончина Ришельё — «второе благодеяние Провидения после рождения герцога Бордоского»!
Тело покойного несколько дней было выставлено в церкви Успения Богородицы на улице Сент-Оноре. Всё это время там почти неотлучно находилась убитая горем шведская королева. (Она вернется в Швецию только 13 июня 1823 года, за шесть дней до свадьбы единственного сына, и муж простит ей неверность.) Затем бренные останки погребли в беломраморном саркофаге в часовне Сорбонны. Из-за сердца Армана чуть не передрались его сестры и безутешная вдова, которая в конечном итоге заполучила его и благоговейно хранила в замке Куртей до самой своей смерти в 1830 году.
Этьен Дени Паскье написал некролог, однако новые министры запретили печатать его в «Универсальном вестнике». Кардинал де Боссе сочинил прекрасную речь, которая была зачитана 8 июня в палате пэров, но опубликовали ее с купюрами. Однако горе людей, далеких от политики, было неподдельным. Восьмидесятилетний историк и филолог Бон Жозеф Дасье, избранный во Французскую академию на освободившееся после смерти Дюка место, упомянул о нем в своей вступительной речи 22 ноября 1822 года; то же сделал Абель Франсуа Вильмен, произносивший ответное слово. В том же году было основано Азиатское общество, объединившее ученых-востоковедов, и в его издании («Азиатском журнале») были напечатаны «Записки о трудах г-на герцога де Ришельё по управлению Южной Россией», составленные И. А. Стемпковским, жившим тогда в Одессе и занимавшимся своей любимой археологией. Паскье наверстал упущенное, воздав хвалу герцогу в своих мемуарах, где сравнивал Дюка с деревом, прочно стоящим на середине склона и предотвращающим оползень: «С ним Франция лишилась одного из самых благородных своих сыновей; большой ум, возвышенный и надежный характер; никогда и никто еще не проявил столь высокого бескорыстия и деликатности чувств. Отечество потеряло в нем преданного слугу, который во времена тяжелейших кризисов мог послужить ему своим неоспоримым авторитетом, основанным на уважении всех порядочных людей внутри страны и вне ее».
Известие о смерти Армана долетело до Одессы практически одновременно с приездом нового градоначальника генерал-майора графа А. Д. Гурьева, героя Отечественной войны и Заграничных походов (он пробудет на этом посту с 3 июня 1822 года по 15 мая 1825-го). Состоялось траурное заседание городского комитета, на котором с прочувствованной речью выступил граф А. Ф. Ланжерон[82]: «Новая Россия, в особенности же город Одесса, толико возвеличенный монаршими щедротами, распространенный, украшенный и обогащенный, конечно с умилением произносит имя своего благотворителя, имя Дюка-де-Ришелье, лучшими годами жизни своей пожертвовавшего для благоденствия страны сей, и воспоминание о нем в крае, им облагодетельствованном, конечно, не ограничится пределом его существования. Сердца признательные и начальство внимательное к той твердой основе, на коей поставил он Одессу своим отеческим управлением, дадут неоспоримо священный обет соорудить Дюку-де-Ришелье памятник, достойный сего редкого друга человечества».
В июне же маркиза де Монкальм уведомила о кончине своего брата императора Александра. «Именно Вашему Величеству он обязан единственными счастливыми годами своей жизни, именно во втором отечестве его сердце искало воспоминания о счастье, именно к Вам, сир, устремлялась его прекрасная и чистая душа, когда он желал обрести отношения симпатии и нежности, не умалявшие глубокого уважения и восхищения, внушаемые Вашим Императорским Величеством», — писала Армандина. Александр I уже знал о случившемся и выразил соболезнования французскому послу в Петербурге графу де ла Феронне: «Я оплакиваю герцога Ришельё как единственного друга, говорившего мне истину. Он был образцом чести и правдивости. Заслуги его увековечивают благодарность всех честных русских людей. Я сожалею о короле, который ни в ком другом не найдет столь бескорыстной преданности; я сожалею о Франции, где его не умели оценить, несмотря на то, что он оказал и призван был оказать своему отечеству в будущем столь великие услуги».
Только 9 июня 1822 года согласно высочайшему повелению Дюк был исключен из списков русской армии как умерший:
«Список генерал-лейтенантов по старшинству
1818–1835 гг.
По кавалерии и по армии.
Емануель Осипович Дюк-де-Ришелье.
По кавалерии.
Министр иностранных] дел во Франции.
В настоящих чинах.
799 июня 20.
[Примечание.]
Умер. Высочайшее повеление 9-го июня 1822»[83].
Ответ Армандине Александр отправил 1 июля из Царского Села: «Когда я получил Ваше письмо, сударыня, я уже знал о несчастье, которое оно возвещало, и мои сожаления соединились со скорбью Франции и Европы по выдающемуся человеку, утрату коего Вы оплакиваете. Я был его другом, давно знал его прекрасную душу и с удовольствием перенесу на его племянников часть моих чувств к нему, доказательства коих всегда ему предоставлял. Они наверняка их оправдают, и я желаю, чтобы они достойно приняли наследство из истинной славы, завещанное им герцогом де Ришельё».
В июле маркиза де Монкальм отправилась в Лондон и попросила Томаса Лоуренса сделать копию с портрета своего брата, написанного в 1818 году в Ахене (оригинальный портрет ныне находится в Виндзорском замке). За работой живописца наблюдал Шатобриан и счел портрет «очень похожим». Мастер, однако, внес кое-какие изменения: взгляд Армана уже не печален, а мудро-спокоен, с почти юного лица стерто выражение скрытой боли, зато из-под отворота шубы выглядывает голубая орденская лента. Получив картину, Армандина тотчас заказала несколько уменьшенных ее копий для близких родственников. Самую оригинальную копию изготовил Виктор Юбер, изобразив герцога де Ришельё в мундире генерал-лейтенанта русской армии с лентой ордена Святого Андрея Первозванного, при всех орденах, положившим левую руку на эфес шпаги; Рошешуар принес этот портрет в дар Одессе в ноябре 1823 года. А копия кисти самого Лоуренса была выставлена на Парижском салоне 1824 года.
82
Ланжерон навлек на себя немилость императора своим проектом отмены Табели о рангах, поданным в 1818 году, и два года спустя был вынужден оставить должность одесского градоначальника, а в мае 1823-го в должности новороссийского генерал-губернатора его сменил граф М. С. Воронцов.