Армана заинтересовала церемония посвящения в рыцари Тевтонского ордена: «…чем дальше нас удаляют от принципов чести, идей рыцарства, возвеличивающих и возвышающих душу, тем больше нам нравится смотреть на их образы». Герцог де Фронсак, для которого «рыцарский шлем всегда будет стоить больше муниципального шарфа», с удовольствием смотрел, как посвящаемый — уроженец Эльзаса, который во Франции уже не считался дворянином, однако в Германии сохранял все права, данные ему по праву рождения, — простерся ниц перед алтарем в шлеме с опущенным забралом, потом преклонил колено перед Великим магистром ордена и обнимался с братьями-рыцарями. Для будущего пятого герцога Ришельё право рождения значило много…
Из Франкфурта Арман отправился в Вену («Я так часто бывал в Вене и у меня там столько знакомых, что спустя сутки мне уже казалось, будто я жил тут всегда»), намереваясь пробыть там пару дней, а потом отправиться на венгерскую коронацию в Пресбург и, опять же через Вену, вернуться во Францию. Но тут откуда ни возьмись явился Ланжерон, получивший отпуск из армии (в сентябре он был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени за сражение под Бьёрком). Он ехал в Париж к больной жене, но, узнав по дороге, что она уже скончалась, заболел сам, и Фронсак заботливо ухаживал за другом. 10 ноября они оба ужинали у принца де Линя, когда вдруг прибыл курьер из расположения русской армии с письмами принцу; это был итальянец Катески — авантюрист из числа тех, что тучами слетались в Россию в погоне за фортуной. Он стал очень красочно рассказывать о недавних военных действиях: после двух морских побед адмирала Ушакова турки ослабели; Килия пала; 20 октября гребная флотилия под командованием де Рибаса и черноморские казаки войскового атамана Головатого прорвались к Дунаю и захватили укрепления в его устье; Измаил будет осажден; там большой гарнизон и паша — весьма храбрый человек; штурм обещает быть жарким.
Всё сказанное про Измаил было домыслами гонца, однако молодые офицеры, рвавшиеся на войну, немедленно загорелись мыслью отправиться туда. Герцогу де Фронсаку надоело «носить мундир, не подставляя его под пули». Сейчас или никогда! Шарль де Линь, сын принца, тоже решил ехать. Ему было уже 30 лет, и он успел повоевать с пруссаками, участвовал в двух сражениях против турок, причем второй раз под Очаковом, будучи связным между русской и австрийской армиями. Они переглянулись. «Вперед!» — воскликнул Арман. «Кто передумает, тот трус!» — подхватил Шарль. Его отец всплакнул, но не стал отговаривать. Шарль срочно выехал в Пресбург, чтобы получить у императора разрешение на отъезд, Ланжерон сразу отправился в Бессарабию, а Арман стал собирать вещи.
Никто не знал, что в душе Армана бушевали противоречивые чувства. Конечно, он должен ехать, узнать, наконец, настоящее дело, возможно, покрыть себя славой… Но в Вене остается Тереза… Графиня Кинская. Эта женщина казалась ему самой красивой на свете, она была так не похожа на жеманных парижских красавиц, обладая естественным изяществом и непосредственностью да к тому же проницательным умом. Арман был знаком с ее братом Францем Дитрихштейном. Терезу против воли выдали замуж за графа Кинского. Выйдя из церкви, он обратился к ней со словами: «Сударыня, мы оба исполнили волю наших родителей; я покидаю вас с сожалением, но не могу от вас скрывать, что уже давно привязан к женщине, без которой не могу жить; я отправляюсь к ней». Вот так она оказалась «ни девицей, ни женой, ни вдовой», по выражению знаменитой художницы Элизабет Виже-Лебрен, написавшей ее портрет.
Загнав поглубже в душу любовь, которая и радовала его, и пугала, Арман вместе с другом в ночь на 12 ноября отправился в путь — в распутицу, без лошадей, почти без багажа и без денег, захватив с собой лишь рекомендательное письмо Потемкину от принца де Линя, но полный воодушевления и надежд. «Я всегда подозревал, что внутри он всё-таки француз!» — воскликнул фельдмаршал Ласси, узнав эту новость.
Глава вторая
ГЕРЦОГ ДЕ РИШЕЛЬЁ
Ближайшая к действию цель лучше дальней.
Боевое крещение
Чтобы добраться из Вены до устья Дуная сухопутной дорогой, надо было проделать путь в две тысячи верст — почти вдвое больше, чем по прямой, — в открытом почтовом экипаже, под снегом. Но даже когда их колымага ночью опрокинулась в сугроб, Фронсаку с Линем «и в голову не пришло вернуться в Вену». Ольмюц в Моравии, Тешен в Силезии и Лемберг в Галиции, Галич на Днестре, Ботошани в Молдавии. За Днестром «уже не найти и следа наших обычаев», — записал Арман в дневнике. Он по-прежнему заносил туда подробные сведения об административной системе, обычаях, населении, языке, на котором оно говорит. Женщины одеты по-гречески, мужчины — по-турецки, только вместо тюрбана носят меховую шапку. На редких здесь постоялых дворах путешественникам подают плов с курицей и набивают трубку; у помещичьих усадеб плоская крыша, перистиль и крытая галерея вокруг дома.
За Ботошанями раскинулась совсем уж безлюдная степь, засыпанная снегом; изредка встретишь казачий шалаш. Пустыня, простирающаяся до самого Черного моря и Дуная, — Бессарабия. Раньше тут жили ногайцы, а теперь населения почти совсем не осталось. 21 ноября 1790 года двое друзей прибыли в Яссы, где Арман наскоро написал письмо князю Г. А. Потемкину, датировав его десятым числом: «Я всегда испытывал живейшее желание служить под началом Вашей светлости и быть свидетелем Вашей славы. До сих пор мне препятствовали в этом особые обстоятельства и моя служба при особе короля Франции. Оказавшись ныне более свободен и узнав, что кампания еще не завершена, я льщусь, что Ваша светлость позволит мне стать свидетелем своих успехов и участвовать в ближайшей кампании».
На следующий день друзья приехали в Бендеры, под проливным дождем, вымочившим их до костей. Арман остановился у графа Роже де Дама, также служившего в русской армии и не раз отличавшегося в бою (граф даст ему ценные советы, как надлежит себя вести). Едва молодые люди вышли из повозки, как графский слуга огорошил их новостью: кампания окончена, его хозяин возвращается во Францию. Тут появился сам Дама и подтвердил, что осада, скорее всего, будет снята. Хотя… возможно, крепость всё-таки попробуют взять. Цепляясь за последнюю надежду, друзья отправились к светлейшему князю Потемкину-Таврическому — повелителю края, сопоставимого по площади с Францией, который был там «почти что государь».
После девяти дней и десяти ночей пути по безжизненным голым степям путешественники оказались не готовы к тому, что увидели: Потемкин жил в доме паши; в передней толпились офицеры разных чинов, которых допускали к нему только в определенные часы; сам светлейший возлежал на диване, обитом златотканой материей, под роскошным балдахином, в отороченном соболем халате на голое тело, но с бриллиантовой звездой, Андреевской и Георгиевской лентами. Вдоль стен стояли полсотни офицеров; комната была освещена большим количеством свечей, а рядом с князем находились пять очаровательных женщин, одетых богато, но со вкусом; шестая, в греческом костюме (княгиня Долгорукая), устроилась подле него на подушках на восточный манер.
Одной из женщин была «прекрасная гречанка» София де Витт, внушавшая молодой графине Головиной, не одобрявшей «нечистой любви», «только презрение и не совсем вежливое чувство жалости». Ее жизнь напоминала авантюрный роман — весьма популярный в том столетии жанр. По слухам, ее купил на невольничьем рынке Константинополя польский посол в подарок королю Станиславу Понятовскому. Выучившись французскому и польскому языкам и придумав себе благородное происхождение, она сумела женить на себе каменец-подольского коменданта Юзефа Витта, который затем перешел на русскую службу и получил генеральский чин. Будучи представлена всем монархам главных стран Европы, София выполняла кое-какие дипломатические и даже секретные поручения и в определенный момент сделалась спутницей Потемкина, в полной мере пользовавшегося и ее умом, и ее красотой. Такая женщина не могла остаться незамеченной; 24-летний Арман де Фронсак наверняка обратил на нее внимание (по крайней мере, Ланжерон называет ее «самой красивой женщиной в Европе»). Впоследствии их пути еще пересекутся…