Парни ждали его. По-видимому, они собирались, так или иначе Володю scrub. Он пошел по людной стороне вниз, но решил не идти пешком, а спуститься в сабвей на углу девятнадцатой. Они прижали его к решетке забора, огораживавшей вход в какой-то банк. Краем глаза Володя заметил, что чернокожий охранник в светло-синей форменной рубашке равнодушно посмотрел в их сторону и отвернулся. Потом Володя никак не мог понять, что на него нашло, быть может, он вспомнил унизительный страх, который испытывал, выбираясь по стеночке из опасного отеля для эмигрантов, страх, потребовавший мести. К тому же, что говорить, ему стало ужасно жаль своих долларов, относительно которых он уже решил, как их потратит. Извергая русские ругательства, каких никогда не употреблял, он набросился на грабителей и с силой, которой тоже за собой никогда не знал, расшвырял их по мостовой. Такое поведение не входило в правила игры: белые, чувствуя приставленный к животу нож, добровольно должны были отдавать двадцать долларов быстро и молча. А сейчас даже нож не успели достать, и более крупный из черномазых, поднимаясь с земли, получил к тому же ногой в глаз. Этот щуплый белый парень оказался the champion. И они бежали. Володя, придя в себя от вспышки ярости, обнаружил, что оказался в кругу белых прохожих, которые аплодировали ему. Так Володя узнал, что он — великий парень, brave guy, герой.
11
Некогда, получив в продуктовом магазине лотерейный билет на сдачу, как было заведено в Союзе, Володя убеждал себя, что непременно выиграет. Надо только сильно хотеть. И не сомневаться. Ибо только к тем, кто не ведает сомнений, приходит удача. Но и проигрыши не разочаровывали: что ж, в следующий раз непременно. Быть может, Володю не слишком огорчало, что фортуна и на этот раз отвернулась и не смотрит в его сторону, потому что он никогда не загадывал, как потратит счастливые деньги: знал, отдаст матери. Лишь однажды он позавидовал новеньким джинсам одноклассника, которому отец привез их из туристической поездки в ГДР. Джинсы тогда были не просто удобной носильной вещью, но фетишем, талисманом, знаком удачи. И вскоре был пристыжен: мать, будто прочитав его мысли, купила ему точно такие штаны в магазине Рабочая одежда, правда длинные по его ногам, пришлось подворачивать. И Володя убедился, что был прав, не ропща на судьбу, главное — терпение и вера.
Но в Америке была другая погода. В стране Советов всё оказывалось сбыточным, поскольку бесхитростны были мечты, тяготы не ощущались таковыми, преодолеваясь сообща, и даже у взрослых болезни зачастую оказывались детские — в основном ОРЗ, как будто все в коммунистической России только и делали, что играли в снежки. Но теперь Володе, поставившему себе в программу со всеми трудностями справиться, сжав зубы, и быстро идти вперед, не сворачивая, пришлось набраться такого терпения, какому он не учился на родине. И то, что должно было прийти сразу, заняло на поверку больше двух лет…
Ему удалось-таки подтвердить свой диплом, но не в Нью-Йорке, а в Вашингтоне. И отнюдь не в Джорджтаунском университете, куда попасть не удалось, и о его тенистых аллеях и уютных джазовых клубах оставалось на время забыть. Его оставили при кафедре русской истории и словесности докторантом и назначили небольшое содержание: он должен был вести необременительный семинар русского языка, истории и литературы два раза в неделю. Дали комнатушку в кампусе с видом на ограду, увитую плющом, хотя университет был заштатным, отнюдь не Ivy League. Володя купил магнитофон, слушал госпел и кантри, джаз и попсу — подержанные кассеты покупал в университетской лавке со скидкой. Ходил в библиотеку Конгресса. Подчас целый день проводил в кинозале, заказывал старые американские комедии и, научившись заправлять пленку на специальном столе, смотрел эти ленты на мониторе, пытаясь догадаться, в каких местах надо смеяться. Прилежно изучал американские песенки с саундтреков, это могло пригодиться. Впрочем, американского юмора он так и не постиг. Как и правил игры в американский футбол.
По выходным подолгу гулял. Сидел на берегу Потомака, смотрел на воду, тихо несущую едва тронутые желтым листья невнятной Володе породы. И позволял себе мечтать, как любой бедный эмигрант из третьего мира в очень богатой западной стране — о деньгах. Прежде, на родине, он был бессребреник на русский интеллигентский манер, но теперь зачастую в предсонных дремах грезил, что вот бы он получил миллион. Ну выиграл бы в ту же лотерею, к которой на родине относился так легкомысленно. Сидел бы на веранде собственного дома на берегу океана и глядел на закат. В руке у него — бокал дайкири на белом роме. Нет, мартини со льдом, лед будет позванивать. И он сделает call Андрюше Пожарскому, поднесет бокал к трубке, спросит, слышит ли тот, как у Володи позванивает в бокале…