И это было нечто другое — видеть, как он существует без границ ненависти.
Даже если то, что они делали, было не совсем законно.
Соглашение было достигнуто, и, прежде чем я смог отговорить себя от этого, я стал кандидатом клуба.
Это был гребаный Кэш, который указал мне на кого-то, чтобы удалить мою татуировку, сказав, что он не только считает, что мне было бы полезно снять это дерьмо с моей кожи для моего собственного спокойствия, но и что он не хочет, чтобы кто-то думал, что он и его люди связаны с какой-либо расистской ерундой, такой как Арийское братство.
У меня было два сеанса, и он уже наполовину исчез, линии были толстыми, а чернила черными, что делало его сложным для удаления.
Я просто так и не удосужился сделать третий сеанс и, вероятно, последнюю процедуру.
Думаю, я очень быстро понял, насколько глупо было это дерьмо.
Глава 13
Пенни
Я не могла ясно мыслить.
Мне показалось, что я поняла эту фразу, но я не поняла. До тех пор, пока я не вышла из душа и не попыталась сосредоточиться на основных, простых задачах, таких как сушка тела и расчесывание волос. Потому что я, черт возьми, не могла ничего сделать, кроме как застыть на месте, невидящим взглядом уставившись на свое отражение в зеркале под звуки Дюка, все еще находящегося в душе.
Дюк со своей долбаной нацистской татуировкой.
Дюк был сторонником превосходства белых?
Добрый, милый, заботливый Дюк, который держал меня, несмотря на швы, и облегчал мои страхи, и кормил меня, и отгонял от меня мужчин, был тем, кто мог поверить в такой мерзкий идеал?
Затем, когда я услышала шум за дверью спальни, мне пришла в голову еще одна ужасная мысль.
Все они были расистами?
Были ли МК Приспешники какой-то группой ненависти? Может быть, поэтому у них были враги, которые хотели их застрелить?
Потому что, на самом деле, я отчасти это понимала.
Не то чтобы я потворствовала насилию, но, если кто-то и заслуживал его, так это люди, которые могли ненавидеть и причинять вред людям только на основании цвета их кожи, или того, кого они любили, или из какой нации они происходили.
Это было подло.
И я просто была голой в душе с кем-то, кто верил в эту чушь.
Я застряла в лагере с кучей других мужчин, которые тоже могли быть такими.
Что это говорило обо мне всем остальным?
Грязный по свое сути, помнишь?
Именно это сказал мне Дюк, и это была чистая правда.
Мне нужно было найти выход из этой ситуации.
Я нанесла крем на лицо, обнаружив, что он тяжелый и давящий, как будто мои поры не могли дышать. Но какое это имело значение, я чувствовала, что мои легкие тоже не могут. Закончив, я надела свою одежду, слегка вздрогнув, когда моя рубашка коснулась швов, но не желая просить Дюка забинтовать меня обратно.
— Ты в порядке? — вмешался голос Дюка. Он был тихим, но он прозвучал в тихой комнате и в моем безумном уме, как туманный горн.
Моя рука взлетела к сердцу, когда я увидела его отражение в зеркале позади меня, полотенце было так низко на его бедрах, что я могла видеть глубокие линии его пояса Адониса (прим.перев.: Пояс Adonis — это V-образная мышца, которая идет по диагонали от бедер к области таза). Капля воды скользнула по центру его груди и живота, чтобы скользнуть под полотенце, привлекая мое внимание, и я почувствовала, как мое тело отреагировало немедленно и бесконтрольно. По-видимому, сообщение о том, что Дюк — худший из плохих парней, еще не дошло из моего мозга до промежности между бедрами.
— Пенни, — повторил он, привлекая мое внимание к своему лицу в зеркале.
— Я в порядке, — сказала я, но это было ни в малейшей степени не убедительно. Мои глаза были большими, брови сдвинуты, тело напряжено. — Я просто… Я нервничаю из-за того, что моя бабушка поймет, что что-то не так, — солгала я. — Она довольно проницательна. Мне, э-э, нужно надеть обувь, — сказала я, поворачиваясь и почти выбегая из комнаты.
— Дерьмо, дерьмо, дерьмо, — пробормотала я себе под нос, роясь в поисках носков и обуви. Я не очень-то любила ругаться, но если когда-нибудь и возникала такая ситуация, то именно сейчас.
Отпустят ли они меня вообще?
Я знаю, Дюк все время твердил мне, что я не пленница, но разве это было только для того, чтобы успокоить меня? Что будет, если я скажу ему, что уезжаю? Я имею в виду… он перенес все мои вещи в свою комнату в своем огороженном и охраняемом вооруженными людьми лагере.
Я услышала, как комод позади меня закрылся, и чуть не выпрыгнула из своей кожи, тихо вскрикнув, когда я упала на задницу.
— Уверена, что с тобой все в порядке? — спросил Дюк, нахмурив брови, наблюдая, как я поднимаюсь.
— Я в порядке, — сказала я, отворачиваясь от него и засовывая ноги в носки, а затем в обувь. Я вернулась в одну из своих коробок, нашла запасной бумажник, в котором хранила наличные, и сунула его в карман джинсов. Моя сумочка так и не нашлась. Я не хотела думать о том, что мне придется идти в департамент и получать новые кредитные карты, когда или если я когда-нибудь вернусь к своей нормальной жизни. — Я, э-э, пойду подожду тебя в главной комнате, — сказала я, хватаясь за ручку двери и выходя, прежде чем он успел что-либо сказать.
Я вышла в главную комнату и обнаружила, что Кэш сидит там, а Ло сидит рядом с ним, закинув ноги на него, улыбаясь друг другу, как молодожены.
И меня поразило, насколько они оба были блондинами.
Конечно, не все байкеры были блондинками. Рейн была темноволосым, а Ренни — рыжеволосым. Но, да, я знала, что все они были белыми. По крайней мере, я не видела никого из другой расы вокруг.
Это не совсем помогло закрученным мыслям о клубе белых сторонников превосходства.
Здорово.
Просто замечательно.
— О, ты приняла душ? Как выглядят швы? — спросила Ло, сосредоточившись на мне, и я поняла, что стояла там и смотрела, как ползучая тварь.
— А, они хорошо. Дюк сказал, что они заживают.
— Хорошо. Я рада. Не успеешь оглянуться, как мы их вытащим, и ты будешь как новенькая.
Да, нет.
Я была почти уверена, что никогда не стану прежней.
— Рада увидеть свою бабушку? — спросил Кэш, заставив меня напрячься.
Значит, они все знали о ней. Это тоже было нехорошо, верно? Достаточно того, что они все знали обо мне, но теперь они знали о моей бабушке. Если я буду настаивать на том, чтобы уйти, и они разозлятся, будут ли они использовать ее против меня?
Хорошо. Мне нужно было расслабиться. Я волновалась из-за вещей, которых пока не было. Мне нужно было прощупать Дюка, пока нас не будет, посмотреть, как он отреагирует на идею моего ухода.
И, более того, мне нужно было успокоиться.
Я не лгала, когда говорила Дюку, что моя бабушка была проницательной. Всю свою жизнь я не могла скрыть от нее ни одной мысли или чувства. Даже по телефону она могла сказать, когда что-то было не так, и вытащила бы это из меня.
— Хорошо, готова? — спросил Дюк, подойдя ко мне сзади и положив руку мне на бедро.
Все мое тело напряглось, и я была уверена, что не только Ло, но и Кэш, заметили, судя по тому, как их глаза стали немного настороженными, их головы слегка наклонились.
— Да, пойдем, — сказала я, отодвигаясь от него так, чтобы его рука упала, и направляясь к входной двери.
Я остановилась прямо перед входом, понимая, что понятия не имею, куда иду, поскольку единственный раз, когда я видела их лагерь снаружи, был, когда я заблудилась, и я точно не обращала на это пристального внимания.
— Сюда, детка, — сказал Дюк, выходя позади меня и указывая на ту сторону двора, где были припаркованы и машины, и байки. — Не волнуйся, мы возьмем один из внедорожников. Сейчас лучше не ездить на байке.
Верно. Слишком легкая цель.
Как, черт возьми, это стало моей жизнью?
Но я пошла в ногу с ним и села на пассажирское сиденье черного внедорожника после того, как он щелкнул замками. Я забралась внутрь и села, съежившись, когда моя спина задела сиденье. Я наклонилась вперед, пристегнула ремень и посмотрела в окно, как Дюк сел, развернул машину и вывез нас оттуда.