«Нет, Гендальф мне не приснился, – вновь подумал я. Может, эти мысли возникли у моей фантомной правой руки. – Сон – его убийство».
Так он умер сам по себе? Вот что пытался сказать мне голос? Потому что я не думал, что Гендальф умер своей смертью. Я думал, он нуждался в помощи.
Я вошел в мою прежнюю гостиную. Не чувствовал, как переставляю ноги, шел, будто во сне, когда кажется, что мир движется вокруг тебя, пятится назад, словно кто-то прокручивает фильм в обратном направлении. И в гостиной, в старом бостонском кресле-качалке Пэм, сидела Реба, воздействующая на злость кукла, выросшая до размеров ребенка. Жуткие бескостные ноги, обутые в черные туфли «Мэри Джейнс», качались взад-вперед над полом. Ее пустые глаза смотрели на меня. Синтетические, цвета клубники, кудряшки мотались из стороны в сторону. Рот был испачкан кровью, только в моем сне – не человеческой, и не собачьей, а соком, который вытекал из практически сырого гамбургера… соком, который я слизал с бумажной тарелки после того, как доел мясо.
«За нами гналась злая лягушка! – воскликнула Реба. – У нее ЖУБЫ!»
xii
Слово это (ЖУБЫ) еще звенело в моей голове, когда я сел на кровать, чтобы увидеть плещущееся на коленях холодное озерцо октябрьского лунного света. Я пытался закричать, но мне удалось выдавить из себя лишь несколько беззвучных ахов. Сердце гулко билось. Я потянулся к лампе на прикроватном столике и каким-то чудом не сбросил ее на пол, хотя, когда зажег свет, увидел, что чуть ли не половина ее основания висит в воздухе. Часы-радиоприемник показывали время: 3:19.
Я перекинул ноги через край кровати, взялся за телефон. «Если я вам действительно понадоблюсь, звоните, – говорил мне Кеймен. – В любое время дня и ночи». И если бы его номер хранился в памяти телефонного аппарата, что стоял в моей спальне, я бы скорее всего позвонил. Но реальность постепенно взяла свое: коттедж на берегу озера Фален, не дом в Мендота-Хайтс, никаких каркающих голосов внизу – и необходимость звонить отпала.
Реба, воздействующая на злость кукла, выросшая до размеров ребенка и восседающая в бостонском кресле-качалке. Что ж, почему нет? Я действительно разозлился, хотя скорее на миссис Феверо, чем на бедного Гендальфа, и я понятия не имел, какое отношение имеют зубастые лягушки к цене на бобы в Бостоне. На самом деле вопрос шел о собаке Моники. Убил я Гендальфа или он умер сам?
А может, вопрос был в другом: почему потом я так проголодался? Может, это и был главный вопрос.
Мне так хотелось мяса.
– Я взял его на руки, – прошептал я.
«Ты хочешь сказать, на руку, потому что теперь у тебя только одна рука».
Но моя память брала песика в мои руки, обе руки. Отводя злость («оно было КРАСНЫМ») от этой глупой женщины с сигаретой и мобильником, направляя ее на меня, замыкая эту идиотскую петлю… поднимая его на руки… несомненно, галлюцинация, но – да, так утверждала моя память.
Я положил шею Гендальфа на сгиб левого локтя с тем, чтобы суметь задушить его правой рукой.
Задушить и избавить от страданий.
Я спал голым по пояс, так что мне не составило труда взглянуть на культю. Для этого потребовалось лишь повернуть голову. Я мог шевельнуть культей, но не больше. Проделал это пару раз. Потом уставился в потолок. Сердце чуть замедлило бег.
– Собака умерла от полученных травм, – отчеканил я. – И шока. Вскрытие это подтвердит.
Да только никто не проводил вскрытие собак, которым ломали кости и которых превращали в желе «хаммеры», управляемые безответственными, не следящими за дорогой женщинами.
Я смотрел в потолок, и мне хотелось, чтобы эта жизнь закончилась. Несчастная жизнь, которая так хорошо начиналась. Я думал, что в эту ночь мне больше не заснуть, но тем не менее заснул. В конце концов мы всегда избавляемся от наших тревог.
Так говорит Уайрман.
Как рисовать картину (II)
Помните, правда кроется в мелочах. Не важно, как вы видите мир, или какой стиль он навязывает вам, как художнику, правда кроется в мелочах. Разумеется, там кроется и дьявол (все так говорят), но, возможно, правда и дьявол – синонимы. Так бывает, знаете ли.
Вновь представьте себе маленькую девочку, ту самую, которая выпала из возка. Она ударилась правой стороной головы, но в наибольшей степени пострадало левое полушарие мозга – противоударная травма, помните? В левом полушарии находится зона Брока[20]… не все это знали в 1920-х годах. Зона Брока управляет речью. Если ударить по ней достаточно сильно, вы потеряете дар речи. Иногда – на какое-то время, может, и навсегда. Но говорить – не видеть, хотя и первое, и второе тесно связаны.
20
Брока Поль Пьер (1824–1880) – французский врач и антрополог. В 1861 г. к нему пришел пациент, который потерял способность говорить и мог только сказать «тан, тан». Когда пациент скончался, Брока исследовал его мозг и обнаружил поврежденный участок левого полушария, размером с куриное яйцо. Ученый пришел к выводу, что эта часть мозга отвечает за речевые способности, и с тех пор эта область называется зоной Брока.