Пол вытер подбородок. Все специальные виды обучения, полученные им от Хавата и матери, контроль и острота чувствительности, изучение языков и нюансов голосов — это все стало пониматься им по-новому.
— Со временем ты станешь Герцогом, сын, — сказал ему отец. — Герцог Ментат — это было бы великолепно. Ты можешь решить сейчас или тебе понадобится время?
В ответе не было колебаний.
— Я буду продолжать обучение.
— Поистине великолепно, — пробормотал Герцог, и Пол увидел гордую улыбку на губах отца. Эта улыбка поразила Пола: она придала тонким чертам лица Герцога мертвый вид, сделав его лицо похожим на череп.
Полузакрыв глаза, он чувствовал в себе пробуждение ужасной цели. Возможно, быть Ментатом и есть ужасная цель, подумал он. Но ранее, когда он сфокусировался на этом, его новые знания отрицали эту мысль.
* * *
«С леди Джессикой и Арраки система Бене Гессери, основанная на слиянии проникновенно-легендарного посредством „Защиты миссионерки“, пришла к своему завершению. Мудрость системы слияния среди известных частей Вселенной с мудростью пророчества для защиты самого Бене Гессери была оценена давно, но мы никогда не видели подобного доведения до пределов идеального единства личности. Пророчественные легенды привились на Арраки настолько, что возвысились даже усвоенные языки. Но главное то, что и теперь установлено: скрытые возможности леди Джессики недооценивались».
Все вокруг леди Джессики — большой арраканский холл и часть открытого пространства — было завалено их багажом: ящиками, коробками, сундуками, чемоданами, некоторые из которых были распакованы. Она слышала, как рабочие Союза выдвигали другую порцию груза.
Джессика стояла в центре холла. Она медленно повернулась, оглядывая затейливую резьбу. Этот немыслимый анахронизм комнаты напомнил ей холл ее школы Бене Гессери. Но там он создавал ощущение теплоты, здесь же все было холодным камнем.
Какой-то архитектор глубоко изучил историю, прежде чем создать эти стены на опорах и темные драпировки, думала она. Сводчатый потолок высился над ней двумя ярусами, его огромная крестовина стоила должно быть очень дорого и была доставлена на Арраки через космос. Ни на одной планете этой системы не росли деревья, из которых можно было бы сделать подобные балки, если они только не были имитацией дерева.
«Нет, — подумала она, — это должно быть был правительственный дом времен старой Империи, стоимость в те времена не имела значения. Лето поступил мудро, выбрав для резиденции это место. Оно уважается арраканцами, чтящими традиции. И этот город был меньше, его легче было держать в порядке и оборонять».
Снова раздался грохот вдвигаемых в дверь ящиков. Джессика вздохнула.
Прислоненный к коробке, справа от нее, стоял портрет Герцога. Перевязочная бечевка свисала с него, как потрепанная декорация. Кусочек бечевки все еще был зажат в руке Джессики. Возле портрета лежала черная бычья голова, насаженная на полированную доску. Блестящая голова смотрела в потолок, как будто животное было готово взреветь в этой наполненной эхом комнате.
Джессика сама удивилась, какое побуждение заставило се первыми распаковать эти вещи: голову и портрет. Она знала, что в этом действии было нечто символичное. Ни разу с того дня. как посланцы Герцога забрали ее из школы, она не чувствовала себя такой испуганной и неуверенной в себе.
Голова и портрет. Они усиливали ее чувство замешательства. Она пожала плечами и посмотрела на щель окна высоко над ее головой. Здесь все еще был ранний день, но небо в этих широтах было холодным и темным, чем теплоголубое небо ее родной планеты. Тоска по дому сжала ей грудь. Как он далеко, Келадан.
— Ну, вот мы и здесь.
Это был голос Герцога Лето.
Она круто повернулась и увидела, как он выходит из-под арки, ведущей в столовую. Его черная рабочая одежда с красными ястребиными клювами на груди была пыльной и помятой.
— Ты, наверное, совсем потерялась в этом уродливом месте, — сказал он.
— Какой холодный дом, — сказала она.
Она посмотрела на его высокую фигуру, темную кожу. Глаза его напоминали о древесном дыме, но само лицо было лицом хищника: тонким, помимо резких углов и плоскостей. Внезапный страх перед ним стиснул ей грудь. Он стал таким далеким и неукротимым с тех пор, как подчинился приказу Императора.