– Это все?
– «Старинное искусство канли имеет еще поклонников в Империи». Подписано: «Лето, герцог Арракиса». –
Питер засмеялся. – Подумать только: герцог Арракиса! Это уже, пожалуй, чересчур!
– Замолчи, Питер, – спокойно сказал барон, и смех оборвался, словно от поворота выключателя. – Так, значит, канли? Вендетта? И ведь использовал старое доброе слово, напоминающее о древних традициях, – специально, чтобы я понял, насколько он серьезен. Хм…
– Вы сделали попытку к примирению, – заметил Питер, – таким образом, приличия соблюдены.
– Ты излишне болтлив для ментата, Питер, – одернул барон, подумав: «Скоро придется избавиться от него. Пожалуй, он почти пережил свою полезность».
Взгляд барона пересек комнату, задержавшись на той черте своего ментата-асассина, которую сразу же замечали все, впервые встречающиеся с Питером: глаза – темные щели синего на синем, без единого мазка белого цвета.
Ухмылка, прорезала лицо Питера – под этими похожими на пустые отверстия глазами она напоминала театральную маску.
– Простите, мой барон, я не мог сдержаться. Свет не видел еще столь великолепной мести. Какое изящнейшее предательство, какая изысканнейшая интрига – заставить Лето сменить Каладан на Дюну, не оставив ему никакого выбора; ведь это – приказ самого Императора! Какая великолепная шутка!
– У тебя словесное недержание, Питер, – холодно сказал барон.
– Я просто доволен сделанным, мой барон, очень доволен. А вот вы – вы ревнуете.
– Питер! – рявкнул барон.
– Ахх-ах, барон! Какая жалость, что это не вы разработали столь изящную схему, не правда ли?
– В один прекрасный день я велю тебя удавить.
– Разумеется, мой барон, разумеется. Enfin (в конце концов(фр.))! Так сказать, ни одно доброе дело без награды не останется!
– Чего ты наглотался, Питер, верите или семуты?
– Барон удивлен, когда правду говорят без страха. – Лицо Питера изобразило карикатурно-хмурую маску. – Ах-ха… Но видите ли, мой барон, я – ментат и заранее почувствую, когда вы наконец соберетесь прислать ко мне палача. И пока я вам нужен, вы будете сдерживаться. Преждевременная расправа была бы расточительностью, ибо я вам все еще весьма полезен. Я-то хорошо знаю тот главный урок, который вы усвоили на благословенной Дюне: не расточай!
Барон молча смотрел на Питера.
Фейд-Раута поудобней устроился в кресле. Спорщики и глупцы! Дядюшка не может общаться со своим ментатом без споров. Они что, считают – мне больше нечего делать, кроме как выслушивать их пререкания?
– Фейд, – внезапно окликнул барон, – я велел тебе слушать и мотать на ус. Извлек ты какую-нибудь пользу из нашей беседы?
– Конечно, дядя,. – Фейд-Раута постарался изобразить в голосе подобострастие.
– Питер иногда поражает меня, – заметил барон. – Временами мне приходится причинять страдания – по необходимости, но он… могу поклясться, что он наслаждается чужой болью. Сам я, признаться, даже жалею бедного герцога Лето. Доктор Юйэ нанесет свой удар, и это будет концом Дома Атрейдес. Но Лето обязательно узнает, чья рука направляла послушного доктора… и это знание будет для него ужасным.
– Но почему бы вам тогда не приказать доктору попросту всадить герцогу кинжал под ребро? – поинтересовался Питер.– Тихо, просто и эффективно. Вы рассуждаете о жалости,,а…
– Ну нет! Герцог должен увидеть, как я стану воплощением его судьбы! воскликнул барон. – И остальные Великие Дома должны получить урок. Это приведет их в замешательство, и у меня будет большая свобода маневра. Необходимость моих действий очевидна – но это вовсе не значит, что я получаю от"них удовольствие…
– Свободу маневра? – насмешливо переспросил Питер, т– Император и так излишне пристально следит за вами, мой барон. Вы действуете чересчур смело. В один прекрасный день Император пришлет сюда, на Джеди Прим, парочку легионов своих сардаукаров – и это будет концом барона Владимира Харконнена.
– Тебе бы это понравилось, а, Питер? – усмехнулся барон. – Ты был бы счастлив видеть, как Корпус сардаукаров разоряет мои города и грабит мой замок. Да, ты бы радовался…
– Стоит ли об этом спрашивать, мой барон?.. – прошептал Питер.
– Тебе бы быть башаром в Корпусе, – процедил барон. – Тебе слишком нравятся кровь и боль. Пожалуй, я поторопился с обещаниями насчет трофеев с Арракиса…
Питер сделал пять, странно семенящих шагов и остановился за спиной Фейд-Рауты. В воздухе повисло напряжение… Юноша, настороженно нахмурившись, обернулся на ментата.
– Не надо шутить с Питером, барон, – негромко сказал Питер. – Вы обещали мне леди Джессику. Вы мне ее обещали!
– А зачем она тебе, Питер? – пробасил барон. – Упиться ее страданиями?
Питер пристально глядел на него. Молчание затягивалось.
Фейд-Раута развернул качнувшееся на силовой подвеске кресло.
– Дядя, наверное, мне можно уйти? Ты говорил, что…
– Мой дорогой Фейд-Раута начинает терять терпение, – отметил барон, и его фигура пошевелилась в окутывающих ее тенях. – Потерпи еще немного, Фейд.
Барон вновь обратился к ментату:
– А как насчет герцогова отпрыска, дружок? Юного Пауля?
– Наша ловушка добудет для вас и мальчишку, мой барон, – пробормотал Питер.
– Я о другом, – нахмурился барон. – Или ты забыл, что предсказал когда-то: эта ведьма из Бене Гессерит родит герцогу дочь? Итак, мой"ментат ошибся?
– Я ошибаюсь нечасто, мой барон, – ответил Питер, и впервые в его голосе проскользнул страх. – Этого но крайней мере вы отрицать не можете – я ошибаюсь очень нечасто. Да вы и сами знаете, что Бене Гессерит рожают чаще всего именно девочек. Даже супруга Императора не принесла ему ни единого мальчика.
– Дядя, – вмешался Фейд-Раута, – ты говорил, что здесь будет сказано нечто важное для меня…
– А, вы только поглядите на моего драгоценного племянничка, – поднял брови барон. – Мечтает править моим баронством, а сам до сих пор не научился управлять даже собой.
Барон довернулся – темная тень среди теней,
– Н-ну что же, Фейд-Раута Харконнен. Я пригласил тебя в надежде, что ты почерпнешь сегодня немного мудрости. Наблюдал ли ты сейчас за нашим добрым ментатом? Ты мог бы кое-что усвоить из моей беседы с ним.