— Мерзость, — повторил герцог.
— Что вы хотите сказать, сир? Лето обернулся и поглядел на сына:
— Харконнены хотят одурачить меня, они думают, я поверю в предательство твоей матери. Откуда же им знать, что я скорее перестану верить самому себе?
— Не понимаю, сир.
Лето вновь заглянул в окно, утреннее белое солнце успело уже подняться достаточно высоко. Молочный свет лился на пылевые облака, клубящиеся над глухими каньонами Барьера.
Медленно и тихо, чтобы сдержать гнев, герцог рассказал Полу о таинственной записке.
— С равным основанием ты мог бы не доверять и мне, — сказал Пол.
— Но им должно казаться, что замысел удался, — сказал герцог, — они должны поверить, что я именно такой дурак, каким они хотят меня видеть. Все должно быть убедительно. Нужно, чтобы даже твоя мать не заметила этой хитрости.
— Но, сир? Почему?
— Твоя мать может выдать себя поступком. О, она способна на благороднейшие жесты… но сейчас решается слишком многое. Я надеюсь, что предатель выдаст себя. Посторонним должно казаться, что я совсем перестал ей доверять. Придется ей претерпеть эту боль, чтобы не пришла большая.
— Почему же тогда ты, отец, рассказываешь это мне? А если проговорюсь я?
— За тобой не будут следить, это бессмысленно, — сказал герцог. — И я уверен, ты будешь молчать. Ты должен. — Он отошел к окну и проговорил, не поворачивая головы — Вот что, если со мной что-нибудь случится, ты расскажешь ей правду, что я не сомневался в ней… ни на миг. Я хочу, чтобы она тогда все узнала.
Ощутив предчувствие смерти в словах отца, Пол быстро проговорил:
— Что может с тобой случиться? Ведь…
— Помолчи-ка, сын.
Герцог стоял к сыну спиной, и Пол видел усталость во всем: в наклоне шеи, в постановке плеч, в замедленных движениях.
— Ты просто устал, отец.
— Да, я устал, — согласился герцог. — Я морально устал. Должно быть, меня, наконец, поразила меланхолическая дегенерация Великих Домов. А когда-то в нашем роду были крепкие люди.
Внезапно рассердившись, Пол воскликнул:
— Да не дегенерировал наш Дом!
— Разве нет? — герцог обернулся, глянул на сына. Под глазами были черные круги, рот кривился в циничной усмешке. — Я должен был жениться на твоей матери, сделать ее своей герцогиней. Пусть… Но сам знаешь, отсутствие жены давало мне возможность породниться с другими Домами и заключить союз. — Он передернул плечами. — Поэтому я…
— Мать объясняла мне.
— Ничто не обеспечивает вождю преданность подданных больше, чем хвастовство, — сказал герцог, — а потому я и бравирую.
— Ты хороший вождь, — запротестовал Пол. — Ты умеешь править. Люди с охотой следуют за тобой, и с любовью…
— Мои пропагандисты одни из лучших, — согласился герцог и вновь глянул на котловину. — Арракис предлагает нашему Дому больше возможностей, чем предполагает сам император. Но все же я иногда думаю, что лучше для нас было бы бежать, бежать в ренегаты. Иногда мне хочется затеряться среди людей, скрыться из вида…
— Отец!
— Да, я устал, — сказал герцог. — Кстати, ты знаешь, мы начали использовать отходы производства специи в качестве сырья, и наша собственная фабрика уже производит пленку…
— Сир?
— Пленки для видеолент должно быть в избытке, — сказал герцог. — Как же иначе мы сумеем наводнить города и деревни информацией? Люди должны узнать, как прекрасно я ими правлю. А как они это узнают, если мы не расскажем им об этом сами?
— Тебе надо отдохнуть, — сказал Пол. И вновь герцог обернулся к сыну:
— У Арракиса есть еще одно достоинство, о котором я почти позабыл. Специя здесь содержится почти по всем. Ты дышишь ею, ешь ее, она почти во всех продуктах. Известно, что она создает некоторую невосприимчивость к кое-каким ядам из справочника ассасина. А необходимость следить за использованием каждой капли воды заставляет строжайшим образом контролировать всю пищевую промышленность: культуру дрожжей, гидропонику, хемавиты — словом, все. Большую часть нашего населения нельзя отравить ядом, значит, такой путь нападения бесполезен. Арракис делает нас этичными и моральными.
Пол попытался заговорить, но герцог отрезал:
— Сын, я должен был сказать это кому-нибудь. — Он вздохнул и глянул на сушь за окном. Цветы и те исчезли, то ли затоптанные сборщиками росы, то ли спаленные лучами утреннего солнца.
— На Каладане мы правили, опираясь на силу, — на море и в воздухе, — проговорил герцог. — Здесь же мы должны добиваться господства в пустыне. Она — твое наследство, Пол. Что ты будешь делать, если со мной что-нибудь случится? Твой Дом не должен уйти в изгои — он не должен стать партизанским, гонимым, преследуемым.