Пол напрасно подбирал слова, силясь что-нибудь произнести. Он еще никогда не видел отца в таком настроении.
— Чтобы удержать Арракис, — сказал герцог, — мне придется принимать решения, после которых, быть может, я и сам перестану себя уважать. — Он указал на окно, где черно-зеленое знамя Атридесов вяло свисало с флагштока на краю посадочного поля. — С этим честным стягом люди, быть может, свяжут много всякого зла.
Пол глотнул пересохшим горлом. В словах отца слышался надлом, покорность судьбе, оставившая пустоту в груди мальчика.
Герцог извлек из кармана тонизирующие таблетки, проглотил одну не запивая.
— Сила и страх — вот орудия власти. Надо бы углубить побыстрее твои познания в партизанской войне. Этот ролик — там еще тебя называют «Махди», «Лисан-аль-Гаиб»… словно последнее прибежище, — ты должен это использовать.
Пол поглядел на отца, таблетка уже сделала свое: плечи его распрямились, но страх и неуверенность, вызванные этим разговором, не исчезали из памяти мальчика.
— Где там застрял этот эколог? — пробормотал герцог. — Я же велел Сафиру доставить его сюда пораньше.
***
Однажды отец мой, падишах-император, взял меня за руку, и наукой, усвоенной от матери, я почувствовала, что он взволнован. Он увел меня в зал портретов, к подобию личности герцога Лето Атридеса. Я отметила сильное сходство отца и человека с портрета: сухие, благородные лица с резкими чертами, на которых главенствовали холодные глаза. «Принцесса-дочь, — обратился ко мне отец, — если бы только ты была старше, когда этот мужчина выбирал женщину!» В то время отцу был семьдесят один год, и выглядел он не старше человека на портрете, а мне было четырнадцать. Но, помню, в этот момент я поняла, что отец втайне хотел, чтобы герцог был его сыном, и мне стало жаль, что политические разногласия делали их врагами.
Первая же встреча с людьми, которых было ему приказано предать, потрясла доктора Кайнса. Он-то гордился, считая себя ученым, для которого легенды лишь ключ, намек на какие-то культурные подосновы. Но мальчик словно вышел из древнего пророчества, глаза его и впрямь пронзали, и видом он был, как и следует, исполнен сдержанной прямоты.
Естественно, пророчество допускало некоторую неопределенность: из него не было ясно, приведет ли Мать Богиня мессию с собой или произведет его уже на планете. И все же предсказание странно соответствовало обоим новоприбывшим.
Они встретились утром, поближе к полудню, на краю посадочного поля Арракейна, рядом с административным зданием. Неподалеку грузно сел пузатый орнитоптер, мягко жужжа на холостом ходу, как сонное насекомое. Около него стоял часовой Атридесов с обнаженным мечом, вокруг него маревом дрожало облачко щита.
Заметив его, Кайнс насмешливо подумал: «Ну, Арракис приготовил для них неплохой сюрприз!»
Планетолог поднял руку, жестом приказав отстать своей охране из Вольного народа, и пошел вперед, к входу в это сооружение, — темной дыре в облицованной пластиком скале. «Каменный монолит так и прет из земли, — подумал он. — Но в нем совсем не так удобно, как в пещерах моего народа».
Какое-то шевеление в темноте входа привлекло его внимание. Он остановился, воспользовавшись моментом, чтобы поправить одеяние и нечто на левом плече конденскостюма.
Входные двери широко распахнулись. Из них торопливо выступила охрана в форме Атридесов, все с тяжелым вооружением: мечи, щиты, станнеры, стреляющие медленными ампулами. Сзади шел высокий мужчина, темноволосый и темнолицый, с ястребиным лицом. На нем была джубба, плащ с нашивкой Атридесов на груди, и сидела она так, что было ясно: надевал он джуббу впервые. Она все оттягивала брючины конденскостюма сбоку. Не получался у него свободный размашистый шаг.
Рядом с мужчиной шел юноша, тоже темноволосый, но с более округлым лицом. Он был маловат для своих — Кайнс знал это — пятнадцати лет. Но в юном теле угадывался дух повелителя, уверенного в себе, словно глазам его было открыто многое, что сокрыто от прочих. И плащ на нем был такой же, как у отца, но шел он столь непринужденно, что, казалось, мальчик и вырос в подобной одежде.
«Махди будет видеть сокрытое от глаз людей», — гласило пророчество.
Кайнс тряхнул головой, напомнив себе: «Они всего лишь люди».