— Этот дурак ответил нам, барон!
— Ну когда же и кто из Атридесов упускал возможность принять красивую позу? — спросил барон. — И что же он пишет?
— Такой невежа, барон… Обращается к вам просто Харконнен, ни титула, ни даже: «Сир и любезный кузен…»
— Имя неплохое, — буркнул барон, тон его выдавал нетерпение. — Что же пишет наш добрый Лето?
— Он пишет: «Ваше предложение о встрече я отвергаю. Слишком часто приходилось мне натыкаться на ваши ловушки, об этом знают все».
— И что дальше? — спросил барон.
— А еще он пишет: «Искусство канли еще находит поклонников в Империи». Подписано: «герцог Лето Арракисский». — Питер расхохотался. — Арракисский! Боже! Это уж слишком.
— Помолчи, Питер, — сказал барон, и смех словно выключили. — «Канли» он пишет? — переспросил барон. — Значит, кровная месть. Доброе словцо подобрал, богатое, такое, чтобы я не ошибся в его намерениях.
— Формально вы сделали шаг к примирению, — сказал Питер. — Обычай выполнен.
— Для ментата, Питер, ты слишком разговорчив, — сказал барон и подумал: «Ведь скоро с ним придется разделаться. Уже сейчас от него нет почти никакой пользы». Барон искоса поглядел на своего ментата-ассасина, — глаза этого человека притянули бы к себе любой взгляд — туманная синева в синеве, глаза без белков.
Ухмылка судорогой искривила лицо Питера в театральную маску с прорезанными щелями для глаз.
— Но, барон, разве известна месть прекраснее вашей? Роскошен уже сам план этой ловушки: заставить Лето обменять Каладан на Дюну… и он не смеет отказаться — ведь это приказ императора. Изысканнейшая мысль!
Холодным тоном барон выговорил:
— Питер, у тебя недержание речи.
— Но я так счастлив, мой барон! А вы… вы ревнуете.
— Питер!
— Ах-ах, барон! Разве не достойно сожаления, что эта изысканная идея не принадлежит вам?
— Питер, я вот-вот прикажу тебя удавить.
— Безусловно, барон. Дождался. Ах, ни одно доброе дело не остается безнаказанным…
— Питер, ты сегодня наглотался вериты или семуты?
— Правда и смелость удивляют барона, — сказал Питер. Лицо вновь застыло маской, на этот раз карикатурой на печаль. — Ах-ах! Но видите ли, барон, как ментат я буду заранее знать, когда вы пошлете ко мне палача. А вы не сделаете этого, пока от меня еще есть какая-то польза. Торопиться-то с моей смертью будет накладно, ведь кое-какая польза от меня пока есть. Уж я-то знаю, чему вас научила эта очаровательная Дюна — не транжирить. Верно, барон?
Барон не отводил взгляда от Питера.
Фейд-Раута шевельнулся в своем кресле. «Тщеславные глупцы, — подумал он, — зачем они препираются? Неужели оба считают, что у меня нет иного дела, кроме как слушать эти вздорные перебранки?»
— Фейд, — произнес барон, — я велел тебе слушать нас и учиться, для чего и пригласил сюда. Ты учишься?
— Да, дядя, — в голосе слышалась осторожная услужливость.
— Иногда я не понимаю Питера, — сказал барон. — Я причиняю боль по необходимости… он же… Клянусь, он просто наслаждается чужой болью. Мне лично просто жаль бедного герцога Лето. Скоро на сцену выступит доктор Юэ и Атридесам придет конец. Но, вне сомнения, Лето поймет, чья рука направляла сговорчивого доктора, и в этом будет весь ужас его положения.
— Почему же тогда вы не велели доктору тихо и спокойно вогнать герцогу кинжал между ребер? — спросил Питер. — Вы говорите о милосердии, но…
— Герцог должен знать, что его гибель — дело моих рук. Пусть задумаются и прочие Великие Дома. Это их остановит. Я получу передышку. Сейчас она мне явно необходима, и мне не нравится это.
— Передышку, — фыркнул Питер. — Император не отрывает от вас глаз. Вы действуете слишком смело, барон. Однажды император пришлет сюда, на Гайеди Прим, легион-другой своих сардаукаров… Тут и настанет конец барону Владимиру Харконнену.
— А тебе, Питер, хотелось бы увидеть это, не правда ли? — спросил барон любезным тоном. — Поглядеть, как корпус сардаукаров будет грабить мои города, брать этот замок. Ты ведь и впрямь получишь удовольствие.
— Разве можно говорить такое, барон? — прошептал Питер.
— Тебе надо быть баши корпуса, — отвечал барон, — слишком уж ты любишь боль и кровь. Наверное, я поторопился с распределением будущих трофеев на Арракисе.
Пятью курьезно осторожными шажками Питер просеменил за кресло Фейд-Рауты. В комнате воцарилась напряженность, и юноша, озабоченно нахмурясь, глянул на Питера.
— Не надо играть с Питером, барон, — сказал ментат. — Вы обещали мне леди Джессику. Вы обещали ее мне.
— Ну зачем она тебе, Питер? — спросил барон. — Помучить?