— Тебе приходилось слышать о животных, которые отгрызают себе лапу, чтобы вырваться из капкана? Так ведут себя животные. Человек остается в ловушке, дожидается охотника и убивает его, чтобы избавить от опасности своих соплеменников.
Зуд перешел в легкое жжение.
— Зачем ты это делаешь? — раздраженно спросил Поль.
— Чтобы определить, Человек ты или нет. Помалкивай.
По мере того как жжение в правой руке усиливалось, Поль все крепче сжимал левую руку в кулак. Оно нарастало медленно: горячо, еще горячее, еще… Он чувствовал, как ногти левой руки впиваются в ладонь. Он попытался расслабить пальцы пылающей правой руки, но не смог даже пошевелить ими.
— Жжет, — прошептал он.
— Молчи!
Боль дергала руку. На лбу выступил пот. Каждая клеточка кожи, казалось, молила выдернуть руку из огненной ямы, но… гом-джаббар. Не поворачивая головы, он скосил глаза, пытаясь увидеть эту ужасную иголку у своей шеи. Услышал свое собственное судорожное дыхание, захотел выровнять его, но не смог.
Больно!
Весь мир сжался. В нем осталась только пылающая рука и старушечье лицо в нескольких сантиметрах от его собственного.
Губы так ссохлись, что он с трудом разлепил их.
Горит! Как горит!
Ему казалось, будто он чувствует, как сползает клочьями кожа, как кусками отваливается мясо и остаются одни обгорелые кости.
И вдруг все!
Боль прекратилась, словно по щелчку выключателя.
Поль почувствовал, как дрожит измученная рука. Он был весь мокрый от пота.
— Довольно, — пробормотала старуха. — Кул вахад! Ни один из рожденных женщиной еще никогда не выдерживал такого. Н-да. Я бы, пожалуй, предпочла, чтобы ты сдался. — Она отклонилась назад, отводя гом-джаббар от его шеи — Вынь руку из ящичка, маленький Человек, и посмотри на нее.
Он подавил дрожь и уставился в бархатную черноту, куда добровольно засунул собственную руку. Память о боли осталась в каждом движении. Рассудок подсказывал, что из коробки появится обгорелый обрубок.
— Ну!
Он выдернул руку и изумленно уставился на нее. Ничего. Никакого следа от ожога. Он приблизил к глазам ладонь, повернул, сжал и разжал пальцы.
— Боль вызывается косвенным нервным возбуждением, — пояснила старуха. — Не можем же мы изувечить предполагаемого Человека. Хотя найдутся люди, которые много бы заплатили за тайну этого ящика, — и ящичек снова исчез в складках платья.
— Но боль…
— Боль, — фыркнула она. — Человек может управлять любым нервом своего тела.
Поль почувствовал, как ноет левая рука, разжал стиснутые пальцы и посмотрел на четыре кровоточащих ранки — там, где ногти впивались в ладонь. Он уронил руку и взглянул на старуху.
— С моей матерью делали то же самое?
— Тебе никогда не приходилось просеивать песок сквозь сито?
Внезапная перемена темы заставила его насторожиться. Песок сквозь сито? Он кивнул.
— Бен-Джессерит просеивает людей, чтобы найти Человека.
Он поднял правую кисть, вспоминая о перенесенной боли.
— И это все, что для этого нужно? Только боль?
— Я наблюдала за тобой, малыш. Боль — внешняя сторона испытания. Твоя мать рассказывала тебе, как мы умеем наблюдать. Я видела в тебе следы ее выучки. Испытание состоит в том, чтобы загнать человека в угол и изучать его поведение.
В голосе старухи звучала такая уверенность, что он сказал:
— Да. Это так.
Старуха в упор уставилась на него. Он чувствует истину! Неужели тот самый? Возможно ли это? Она подавила волнение, напомнив себе: Надежда притупляет наблюдательность.
— Ты различаешь, когда люди сами верят в то, что они говорят, а когда — нет? — спросила она.
— Различаю.
Его интонация в дополнение к тому, что она уже видела, убедила ее. Изучив ее достаточно, Преподобная Мать сочла себя вправе сказать:
— Вполне возможно, что ты Квизац Хадерак. Присядь у моих ног, маленький брат.
— Я лучше постою.
— Было время, когда твоя мать сидела у меня в ногах.
— Я — не моя мать.
— Похоже, ты нас недолюбливаешь? — она посмотрела на дверь и позвала:
— Джессика!
Дверь распахнулась. Джессика встревоженно заглянула в комнату. Увидев Поля, она сразу успокоилась и позволила себе слегка улыбнуться.
— Джессика, ты наконец перестала меня ненавидеть? — спросила старуха.
— Я люблю и ненавижу вас одновременно, — ответила Джессика. — Ненависть — из-за боли. Я так и не смогла забыть о ней. А любовь —…