«Можно вопрос?»
— Конечно.
Селти сомневалась, стоит ли спрашивать такое в лоб, но, поколебавшись несколько секунд, собралась с духом и принялась торопливо печатать: «Ты правда меня любишь?»
Прочитав написанное, Синра горестно взвыл — даже стёкла зазвенели:
— Как?! Ах, правду говорят — от большой печали глаза сами наполняются слезами! И грустно мне вовсе не оттого, что ты всё это время не воспринимала мои слова всерьёз, а потому, что ты так и не почувствовала себя любимой…
«У меня нет головы», — напомнила Селти.
— Я люблю тебя как личность. Говорят же, что внешность в человеке — не главное.
«Я не человек», — напечатала Селти, а сама подумала: «Не человек. Чудовище в человеческом обличье. Только все чудовищные воспоминания остались в голове, поэтому я не знаю толком ни кто я, ни ради чего появилась на свет, ни в чём моё предназначение…»
Тяжёлые мысли, которые так сложно передать словами. Их столько, что они ошеломляют и затягивают, как огромный водоворот. Всё это никак не уместить в обычные символы на экране компьютера. Но именно символы — единственный мост между Селти и людьми.
«Тебя не пугает сама идея любви к чему-то нечеловеческому? Как ты можешь признаваться в любви существу, над которым не властны законы физики?» — замелькали буквы.
Синра, вторя напору Селти, повысил голос, и в нём угадывалось раздражение:
— Мы живём вместе уже двадцать лет — и ты ещё спрашиваешь? А не всё ли, в конце концов, равно? Мы ведь поладили, мы понимаем друг друга, так в чём проблема друг друга полюбить? Вот если бы ты вдруг прониклась ко мне ненавистью, тогда да… Но мы ведь вместе не только ради взаимовыгодного сотрудничества, правда? Так, может, начнёшь мне доверять чуточку больше?
На Синру это было непохоже — оправдываться с таким рвением, но проскальзывающие тут и там заумные слова свидетельствовали о том, что он держит себя в руках.
«Я верю тебе. А вот себе не слишком».
Селти решила: она попытается поделиться своими переживаниями. Сейчас, пока хотя бы у одного из них не сдали нервы.
«Я не уверена в себе. Вот полюблю я тебя или кого-нибудь другого, а совпадут ли наши представления о любви? Говоришь, раз мы любим друг друга, нечего и думать? Да, кажется, я и вправду тебя люблю. Но я не знаю, насколько моя любовь похожа на человеческую».
— Для человека такие мысли нормальны — каждый проходит через это, когда взрослеет. Люди ведь совсем друг на друга не похожи. Взять того же Осаму Дадзая[38]: не сказал бы, что у меня с ним похожие представления о любви… Точнее, они у нас совершенно разные… В любом случае, если я считаю, что люблю тебя, а ты считаешь, что любишь меня, — в чём проблема? — Он говорил так, словно стоял у школьной доски и разъяснял что-то нерадивому ученику.
Пальцы дюллахана замерли.
— Вчера я сказал, что хочу узнать, каковы ценности дюллаханов. Но твой ответ на мою любовь к тебе никак не повлияет, — заявил Синра, не стесняясь и не колеблясь. Он был абсолютно серьёзен.
Селти ненадолго задумалась, и, лишь подобрав слова, напечатала: «Мне нужно подумать».
— Я буду ждать, сколько потребуется, — Синра мило улыбнулся, и Селти решила спросить ещё кое-что: «Ты уверен, что тебя всё устраивает во мне? В мире столько человеческих женщин, так зачем тебе женщина без голо… Нечеловеческая женщина?»
— Говорят же, любовь зла, — хохотнул врач.
«Кто бы говорил… — Селти критически оглядела Синру. — Погоди, это я, получается, козёл?»
Печатая, она ощутила, как в груди разливается тепло. Она точно знала, что это — её чувства к Синре.
«Будь у меня сердце и голова, в ушах бы сейчас зашумело», — подумала Селти, и эта мимолётная мысль вновь погрузила её в мучительные сомнения. Она лишний раз подчеркнула их с Синрой различия.
У дюллаханов нет сердец. Отец Синры рассказывал: во время вскрытия он увидел тело, очень похожее на человеческое. Все органы оказались на месте, просто… не работали. Кровь по сосудам не текла, и лишённая её плоть была белой, как анатомическая модель. Что приводит тело в движение, откуда берётся энергия, — оставалось загадкой. А любые раны заживали с поразительной скоростью.
После вскрытия отец Синры спросил Селти: «Как же вы, интересно, умираете?»
Десять лет спустя его сын вдруг выдвинул свою версию: «Видимо, ты тень. Тень своей головы или же тела, которое находится в другом мире. Сколько ни задавайся вопросом, что питает тень и позволяет ей двигаться, ответа не найдёшь».
И хотя утверждение, что тень обладает разумом и волей, было совершенно абсурдным, Селти последовала совету Синры и задвинула эти мысли подальше. В конце концов, сам факт её существования противоречил логике и здравому смыслу…
38
Осаму Дадзай — знаменитый японский писатель начала XX века. Примечательно то, что за свою жизнь он успел совершить три попытки двойного самоубийства.