Селти с силой сжала кулак, а потом, больше ни разу не взглянув на Сэйдзи и Мику, словно потеряв к ним интерес, поклонилась Микадо на прощание и запрыгнула на мотоцикл. Ночную тьму огласило ржание.
Оглушительный рёв будто ознаменовал завершение насыщенного событиями дня.
— Быть… не может. Это же… Так я… я…
Зловещая фигура подобралась к растерянному Сэйдзи и нанесла последний удар:
— Подделку от оригинала не отличил? Скажу прямо: вот, значит, как сильно ты на самом деле любишь голову. Просто чу́дно, продолжай в том же духе.
Слова Идзаи его доконали. И без того разбитое сердце Сэйдзи разлетелось на мелкие осколки. Ноги парня подкосились, и он упал на колени.
— Сэйдзи!
К нему подбежала одноклассница со шрамом, опоясывающим шею, — Мика Харима.
Микадо казалось, что происходящее сошло со страниц комедийной пьесы, вот только смеяться почему-то не хотелось. Поколебавшись, он всё-таки подошёл и сбивчиво заговорил:
— Ну… Ты хоть и не отличил подделку, но то, что защитил девушку, рискуя собственной жизнью… я считаю, это потрясно, — смущённо пробормотал Микадо, словно утешая его, а затем повернулся к Мике. — Узнав историю Харимы, я понял, что заблуждался на её счёт. Конечно, у Мики не самый простой характер, но она определённо не сталкер… — Затем Микадо продолжил, уже, скорее, рассуждая вслух и ни к кому не обращаясь: — Хм… но проблем от этого не меньше. Сталкерское поведение в данном случае, похоже, проявилось из-за чувства собственничества. Однако она готова была пожертвовать жизнью ради Ягири… Кто поставил бы жизнь на кон из эгоистичных побуждений? Да и продолжить любить кого-то после того, как он пытался тебя убить, — это поразительно… Во всех смыслах. Харима, Ягири, у вас очень много общего.
С этими словами, никому, по сути, не нужными, Микадо направился домой, оставив город доживать эту ночь без него.
Неподалёку от трассы «Кавагоэ», последний этаж многоквартирного дома, поздняя ночь
Селти пинком открыла дверь квартиры Синры, едва ключ провернулся в замке до конца.
— О, с возвращением! — Синра, сидевший за компьютером в гостиной, встретил её привычной улыбкой.
Селти, не удосужившись даже развеять сотканную из тени обувь, прошагала прямиком к юноше и бесцеремонно схватила его за грудки.
Она была не в настроении что-то печатать, однако и просто его побить казалось мало. По пути домой Селти думала, как бы убедительней выразить своё негодование, но…
— «И как это понимать?» Ты, наверное, это хочешь сказать? — спросил Синра, сохраняя спокойствие, и попал в точку. — А следом: «Ты всё время знал! Двадцать лет знал, что голова в той лаборатории! И ты, и твой папаша с самого начала сотрудничали с фирмой “Ягири”! Да если подумать, вы оба слишком уж спокойно отреагировали, увидев меня впервые! А уж не твой ли отец собственной персоной украл мою голову?! И ты решил от меня всё скрыть, стал подпольным врачом, а потом слепил из лица полумёртвой девочки моё! Я хоть и чудовище, но настоящее чудовище, разрушающее чужие жизни, — это ты!» Примерно так, да?
Селти, само собой, промолчала, но Синра всё угадал.
— Ну и сразу проясню: я не знаю, правда ли голову украл мой отец. И если честно, мне это неинтересно. А пластическую операцию той девочке я провёл по её собственному желанию. Возможно, на неё надавили люди из «Ягири», но этого я уже не знаю.
Дослушав, Селти слегка ослабила хватку. Рука, держащая Синру за ворот, перестала дрожать, словно застыв во времени.
«Если б я могла говорить, то прокричала бы всё это в голос, слово в слово!»
Глядя на растерявшуюся Селти, Синра горько улыбнулся:
— А теперь: «Ты что, читаешь мои мысли?» Да? Хотя это любой бы угадал… — Ему не нужно было дожидаться ответа, ведь Синра не сомневался в своих предположениях, и он продолжил: — Да, читаю. Потому что люблю тебя уже двадцать лет. Уж в чтении твоих мыслей я разбираюсь.
Молчание.
— По-моему, люди вообще чересчур полагаются на мимику, когда пытаются понять эмоции собеседника. Ведь чужое состояние можно уловить задолго до того, как дрогнут мышцы лица, — по звуку шагов и рефлекторным движениям. А теперь вспомни, сколько лет я изо дня в день за тобой наблюдаю.
«И что с того? Почему ты столько времени не говорил, где находится моя голова?»
Вновь уловив, о чём она думает, Синра продолжил ещё убедительнее:
— Потому что я тебя люблю. Поэтому молчал о голове.
Селти ждала продолжения.
— Вернув её, ты бы ушла. Я бы этого не вынес.
Иными словами, Синра открыто признался, что поступил так из эгоизма. Но в его голосе не было ни вины, ни обречённости — лишь искра надежды.