Пиркгеймер так и не приступил к переводу труда Альбрехта Дюрера на латинский язык, ибо распоряжение властей о праве наследования Агнес фактически лишало его возможности когда-либо опубликовать свой перевод. Агнес ни за что не позволила бы ему это сделать. Однако Камерарий проявил большее упорство — начатый им перевод был доведен до конца. Он перевел бы и издал и другие трактаты, как и оставшиеся после мастера записи, но на все просьбы предоставить возможность ознакомиться с ними вдова Дюрера ответила решительным отказом. Любые доводы, что в этих бумагах может содержаться много полезного и поучительного не только для современников, но и для потомков, натолкнулись на глухую стену. Агнес просила передать: бумаги ее покойного супруга принадлежат ей одной, и только она одна вправе решать, есть ли в них что-либо полезное и поучительное. Более того, по совету «доброхотов», которые теперь увивались вокруг богатой вдовы, она не разрешила печатать также и латинский перевод книги ее супруга: с его публикации она не получала никаких доходов, а теряла много, ибо кто станет читать немецкий оригинал, если существует текст на латинском языке, понятном всей Европе. Не найдя издателя в Германии, Камерарий напечатал в 1532 году свой труд в Париже — слава богу, императорская воля не была законом для французского короля. Узнав об этом, Агнес добилась того, что в том же году Андреа спешно отпечатал вторую латинскую версию труда Дюрера, которая и сбывалась в немецких землях.
Если бы Андреа не чтил память Дюрера и не старался бы способствовать распространению его трудов, хотя за это ему почти ничего не перепадало от Агнес, то он бы отказался перебегать дорогу Камерарию. С Дюрершей Андреа избегал споров после того, как стычка с ней летом 1528 года чуть было не привела его сновав «дыры» под городской ратушей. Вместе с Зебальдом Бегамом он собрался издать труд о пропорциях лошади на основе дюреровской рукописи. История того, как она оказалась собственностью Бегама, была туманна, и теперь, после смерти учителя Зебальда, ее невозможно было прояснить. Во всяком случае, некоторые члены совета пришли к единодушному убеждению, что Бегам похитил рукопись у Дюрера, когда отправлялся в изгнание. Уверен был в этом и Пиркгеймер. Агнес не стоило и спрашивать — для нее Зебальд оставался безбожником, от которого, кроме пакости, ничего иного ждать не приходилось.
22 июля 1528 года совет Нюрнберга принял решение, запрещавшее Андреа печатать книгу Бегама, пока не выйдет в свет труд Дюрера. Тогда не кончились те времена, когда не на всякое решение городских властей следовало обращать внимание. Андреа и Бегам его игнорировали — в августе книга была отпечатана. Однако Бегам не успел забрать ее из типографии — его опередила городская стража, которая конфисковала весь тираж. После этого стражники направились к дому, где проживал Зебальд, имея на руках предписание арестовать его за неповиновение. Дом был пуст — Зебальд предпочел бежать. Он возвратился лишь через год, чтобы распродать оставшееся имущество, и после этого навсегда покинул Нюрнберг.
Судьба рукописей и рисунков Альбрехта Дюрера волновала его друзей. Но двери дома мастера после его смерти навсегда закрылись для них. Неоднократно они пытались найти подходы к Агнес, ибо до них доходили слухи, что вдова Дюрера уничтожает какие-то бумаги покойного. Пиркгеймер не раз предлагал Агнес огромную сумму за рукописи умершего друга, надеясь, что деньги в конце концов соблазнят эту «мегеру» — иначе он ее теперь и не называл, — по ненависть пересилила жадность. Подставные лица, посланные им в дом Дюрерши, возвращались ни с чем — им тоже указывали на дверь. Ненависть обострила нюх Агнес. Она безошибочно угадывала среди покупателей помощников Вилибальда. Да что там рукописи! Агнес отказалась продать Пиркгеймеру даже какие-либо вещи, принадлежавшие Дюреру. Для Пиркгеймера они были дороги как память о друге.
Вилибальд отомстил Агнес по-своему. В письмах друзьям он не уставал изливать свой гнев на вдову Дюрера. В них представал облик Агнес как наиглупейшей бабы, помешавшейся на деньгах, сварливой и злой. Пиркгеймер прямо писал, что именно она ускорила смерть Дюрера, отравляя его последние дни бранью по всякому поводу и заставляя его работать ради денег даже тогда, когда силы мастера были подорваны болезнью. Письма Пиркгеймера сохранились. Из всех людей, близко знавших супругов Дюрер, только он один оставил несколько слов об Агнес. И потомки уже не в состоянии увидеть ее иной, чем она представлялась Пиркгеймеру.
Вилибальд пережил своего друга Альбрехта только на два года. Болезнь, подозрительность, а к тому же и последовавшая вскоре таинственная смерть любимой дочери окончательно превратили его в желчного старика, раздражавшегося по малейшему пустяку. Он повсюду видел сговоры и заговоры. Остаток дней он провел без друзей, не веря никому и ничему. Повсюду ему мерещились отравители и наемные убийцы.
Лазарус Шпенглер умер спустя шесть лет после смерти Дюрера. Мастер был свидетелем начала заката его карьеры. Его все больше оттесняли от городских дел, и наконец Лазарус счел за благо вообще удалиться от них. В последние годы жизни Шпенглер всецело посвятил себя нюрнбергской гимназии, созданной по его инициативе и благодаря его настойчивости. Правда, он отказался и от руководства ею, и от преподавания там, однако, коль скоро речь заходила о ее нуждах, отдавал ей и все свои силы, и все деньги.
Незадолго до истечения десятилетней привилегии Карла V, выданной Агнес Дюрер на издание произведений ее мужа, она пригласила к себе в дом теолога и математика Томаса Венатория, чтобы тот посмотрел: нет ли среди оставшихся бумаг ее покойного мужа каких-либо пригодных к публикации. Кроме того, Агнес намеревалась переиздать учение об измерениях. Венаторий нашел рукописное наследие мастера в образцовом порядке, но среди бумаг не обнаружил ни одного письма, полученного мастером от друзей, живописцев и просто хороших знакомых. Не осталось даже клочка бумаги, рассказывающего о поездках Дюрера в Венецию. Бережно сохранялся лишь дневник его путешествий в Нидерланды, однако Венаторий не счел его пригодным для опубликования. Посмотрел теолог и рисунки Дюрера, среди которых не оказалось ни одного с изображением обнаженной натуры.
Венаторий добросовестно отнесся к поручению. Готовя второе издание книги Дюрера, он тщательно учел все исправления, сделанные мастером накануне смерти. Ученый Томас дополнил ее найденным им описанием и изображениями двух приборов для упрощения процесса рисования. В свое время Дюрер не стал их публиковать, полагая, что и они сами, и принцип их действия хорошо известны живописцам. Книга вышла в свет в 1538 году. Венаторий не остановился на этом: среди бумаг Дюрера он обнаружил рукопись Альберти о живописи. Он купил ее у Агнес и спустя два года издал в Базеле.
Уничтожение архива Дюрера, предпринятое по совету святош, окружавших Агнес в последние годы ее жизни, служило цели, которую она всегда ставила перед собою, — превратить живой образ своего супруга в благостную личину добропорядочного набожного ремесленника. В какой-то мере вдове мастера и ее окружению удалось это: постепенно мерк образ живописца Дюрера с его неуемной жаждой жизни и знаний, ищущего и заблуждающегося человека, умевшего работать до кровавых мозолей, но не чуравшегося веселых застолий и бесед с друзьями в тесном кругу. Возникал образ другого Дюрера — глубоко религиозного человека, презиравшего все плотские наслаждения, раскаявшегося в конце жизни в своих «заблуждениях» и умершего в лоне католической церкви. Именно в этом смысле стали толковать его надписи на «Апостолах».
Агнес Дюрер умерла 28 декабря 1539 года. Страх перед бедностью, который отравил всю жизнь не только ей самой, но и ее мужу, оказался беспочвенным. Хотя сразу же после смерти Дюрера совет урезал проценты с предоставленного мастеру городом займа «вечных денег» до сорока гульденов, Агнес никогда не нуждалась в деньгах для удовлетворения не только своих потребностей, но и своих прихотей. Наследовал ей брат Дюрера — неудавшийся золотых дел мастер Эндрес. Все перешло к нему, кроме «вечных денег». Агнес распорядилась обратить их в фонд, из которого выплачивались стипендии студентам-теологам. За это они обязывались замаливать перед богом грехи мастера Дюрера. В глазах Агнес супруг так и остался великим грешником.