Так и сейчас, отвернувшись, я поняла, что дьюри тоже разглядывает меня. Но это-то, как раз, и понятно: поди, разберись, что за дикобраз в моем лице затесался в их славную компанию.
А народ этот мне, действительно, нравился все больше. И хоть в моей голове неразбериха полная была с их национальностями или принадлежностями к каким-то вымирающим народностям, я их однозначно причислила к "хорошим людям".
Брукбузельда тем временем принесла из кладовки кувшин и, налив в кружку молоко, поставила его на край печи подогреть. Но Милиен уже потянулся за ним, и Никитари подал ему кружку. Брукбузельда всплеснула руками, а Никитари махнул на нее рукой:
— Не лезь, Бру, он же мужчина… — проворчал он. — Сейчас мы пойдем с Милиеном проведать нового жильца нашей конюшни, ему тоже потребуется кувшин молока… Приготовь-ка нам лучше его, Бру…
И она промолчала, грустно улыбнувшись, глядя как Милька жадно припал к молоку. И видно было, как любят мальчишку они оба. А я между тем взяла себе на заметку, как сократить это безумное имя — Брукбузельда.
— Сейчас, сейчас, — засуетилась она.
А Никитари одной рукой обнимал Мильку, а другой переворачивал шкворчавшее мясо на сковороде и приговаривал:
— Вот уже и готово… Еще чуть-чуть… чтоб кровушка запеклась… Милиен, встань-ка, сынок…
Никитари важно пронес сковороду к столу и поставил ее на стол, на что Брукбузельда, бежавшая с подставкой в руках, только ахнула, но возражать не стала. Рассевшись вокруг одного конца стола и вооружившись трехпалыми вилками, некоторое время все сосредоточенно жевали. Мясо было фантастически вкусное и сочное, с хлебом и молоком… Молоко я обычно не пью, но здесь капризы выкаблучивать нечего.
— Надолго вы к нам, Харзиен? — наконец, отложив вилку, спросил Никитари. — Может быть, пусть хоть Милиен поживет пока здесь…
Дьюри молчал. Уставившись в какую-то одному ему известную точку на деревянном столе, он жевал, уже не так жадно, но кивнул головой, и Никитари по-своему перевел этот знак.
— Ну, вот и хорошо! — воскликнул он, — значит, поживете, стало быть, еще немного…
Брукбузельда, улыбнувшись своей славной, доброй улыбкой, погладила важно насаживающего на вилку мясо и опять роняющего кусок в жир Милиена по голове и счастливо вздохнула.
А Харзиен, видимо, решив внести ясность, проговорил:
— Милиен останется, но не надолго, учитель… Все рано или поздно становится известно ошкурцам. Так случилось и с Элизиеном.
Никитари, сложив руки на столе, кивнул, соглашаясь. Его коротко остриженные седые волосы торчали в разные стороны, пучки седых же волос торчали из ушей, небольшие умные глаза сонно и сыто глядели на дьюри. Котяра… Только не мурлычет…
— Ошкурцы всегда пользовались слабостями живых существ… — ответил он, — особенно Ангерат… Только его дьявольский ум и привел ошкурцев к победе над дьюри. Да еще беспечность Вазиминга, прости меня, Харз, но я слишком хорошо знал твоего отца…
Дьюри, пропустив его слова мимо ушей, задумчиво посмотрел на меня. Глаза его словно прощупывали меня, перебирали мои мысли, добираясь до того, что его интересовало.
— Олие… — сказал он так, словно бы пробовал мое имя на вкус, — завтра ты пойдешь со мной…
А это уже интересно…
— Слышала ты когда-нибудь о Серебряной Флейте?
— Серебряная флейта… — проговорила я растерянно, — нет, пожалуй… Ведь вас не интересует флейта, сделанная из серебра? — усмехнулась я, — судя по тому, как прозвучал вопрос, это что-то особенное…
Харзиен кивнул утвердительно. Милька, положив голову на стол, уже спал, и Брукбузельда, взяв мальчика бережно на руки, понесла его наверх. Дьюри же продолжил.
— В те времена, когда подлунный мир был прост, и все живое и неживое жило вместе и говорило на одном языке, — Харзиен говорил медленно и даже улыбался, словно сам давно не верил в эти сказки, — жил-был один великий волшебник, имя его давно забыто… Много прекрасных вещей подарил он людям, но, говорят, не сохранилась ни одна из них до наших дней. Так вот одной из этих вещиц… — Харз наклонился вперед при этих словах.
— И была серебряная флейта, — закончила я, — так чем же она примечательна, эта флейта?
— Не торопись, О, — улыбнулся Никитари, — самое интересное впереди…
— И стали люди воевать друг с другом, и наказаны были они за это… — опять продолжил дьюри, — заговорили они на разных языках и перестали понимать один другого… Волшебник же, устав от их разноязыкой болтовни, изготовил чудесную флейту, которая открывала своей музыкой двери в другие миры. И вскоре враждующие народы разошлись по своим мирам и перестали видеть и ненавидеть друг друга…