Старый гемма всхрапнул и заворчал что-то во сне. А Ос продолжал молчать.
Вдруг он сказал:
— А такой подойдет?
И в руках его оказался серый мешок с двумя лямками.
— Не маловат будет? — засомневалась я.
— Нет… Смотри.
Ос накинул мешок на себя, прикрывшись им как одеялом. А я улыбнулась.
— Смотри, Ос, и дождь как раз кончился…
Гемма Лой проснулся. Прищурившись, он смотрел на нас и улыбался.
— Что-то ты, Олие, так и не пошла?
— А мы сейчас вот вместе с Осом пойдем, гемма Лой, можно? — спросила я, понимая, что старый улла очень переживает за своего больного сына и очень даже может быть против.
Но Ос воспротивился.
— Я уже не маленький, О, и могу решить сам! — хмуро сказал он.
А гемма кивнул головой.
— Да, Олие, Ос всегда был отчаянным мальчишкой, и только этот год я вижу моего сына все время дома… — и так грустно он это сказал, что у меня больно сжалось сердце.
— Неужели ничего нельзя с этой бедой поделать? — тихо сказала я. — Хотя, что я говорю…
Старый улла молчал. А Ос гневно замотал головой и зажал уши руками. Тихо потрескивали дрова в печи. На улице хлопнула соседская дверь…
— Бродяги рассказывают… — вдруг проговорил гемма Лой, — что в Гелании вы, люди, умеете лечить такие болезни. Но как туда попадешь? Если даже никто не знает, есть ли она на самом деле…
Ос обернулся ко мне и, упрямо вздернув подбородок, спросил:
— Ну, так мы идем? Или нет?
4
Забравшись в мешок, Ос долго там гнездился, психовал, вылезал из него и вновь забирался. Наконец он скомандовал мне:
— Ладно, пойдет.
Я приподняла мешок и надела лямки на плечи. Чувствовалось, что веревки будут мешать мне, но гемма Лой, заметив мое сомнение, уже рылся в своем сундуке. И вскоре протянул мне кожаную, изрядно потертую безрукавку. И действительно, веревки через толстую кожу давили меньше. Оглянувшись, через плечо я встретила настороженный взгляд волнующегося Оськи, и подмигнула ему:
— Ну! Показывай дорогу, Сусанин!
— И ничего я не с усами… — проворчал мальчик, но указания степенно выдал, — сначала до родника… Надеюсь, это-то ты знаешь?
Я уже вышла на улицу, и, посмотрев на хмурое, набрякшее дождливыми тучами небо, сошла с крыльца.
— Знаю, — ответила я.
Идти было легко. С ветвей сосен и осин падали иногда тяжелые капли. Теплый, сырой воздух, пропитанный запахом хвои и трав, до того сладко было вдыхать, что сразу вспоминался другой, воздух Ошкура, тяжелый, смрадный от копоти и пыли… И не верилось, что всего каких-то несколько дней отделяют меня от того жутко-черного мира…
Мы с Оськой уже подходили по тропинке к каменной купели, когда он опять направил меня на путь истинный.
— Потом свернешь направо… — сказал маленький улла, продолжая копошиться у меня за спиной.
— К оврагу? — спросила я, — там еще статуэтка глиняная стоит…
— Не статупетка… — строго поправил меня Ос, — это хранительница деревни нашей, Уллаелле…
— Так, значит, книга преданий — ее? — удивилась я.
— Ее. Улаелле успела написать книгу, до того, как ланваальдец купил ее мысли на ярмарке.
Быстро шагая по мокрой траве, я растерянно слушала Оса. Второй раз уже слышу о том, как покупают чьи-то мысли, и даже подумать не могла, что это может быть правдой.
— Ос, вот объясни ты мне глупой, что значит, купил ее мысли на ярмарке? Это как?..
Еще поворот. Показался родник. Вода, переливаясь через край купели, с плеском падала в озеро. Из-за шума воды я не услышала, что сказал мне Ос.
— Что? — переспросила я.
— Тихо… — прошипел он, — это Виса…
К роднику с другой стороны подходила та самая женщина, которую я встретила тогда у Уллаелле. Она двигалась, словно не замечая нас, хотя я шла по той же самой тропе навстречу ей. Однако, зачерпнув большим узкогорлым кувшином воду из купели, Виса проговорила:
— Как поживаешь, Ос э Лой?
Я в это самое время поравнялась с ней, и остановилась, потому что маленькая ладонь мальчика легла на мое плечо, словно прося притормозить здесь.
— Хорошо, Виса Лэя… — ответил он.
— Как твои ножки, хороший мой? — обернулась Виса, ставя кувшин на землю.
— Плохо, Виса Лэя…
Она стояла близко. Ее внимательные глаза, скользнув по мне, смотрели теперь на Оса, выглядывавшего из-за плеча. У меня было странное чувство, что я почти осязаю тепло, исходящее от нее.