Чтобы понять механизм этого обмана, надо искать cui prodest, ибо, как эту пословицу переводил Ленин, «кому выгодно, тот и виноват». Советская власть, а честно говоря, и вся русская традиция была исключительно благоприятна для критиков, занимавших пост просвещенных соавторов. Падение цензуры, упразднив роль идеолога-толкователя, подорвало авторитет профессионалов. Надеясь вернуть себе утраченное влияние, они уверяют потенциальных заказчиков, что постигли законы создания успеха.
Все это вовсе не значит, что я не верю в рекламу. В конце концов, я четверть века живу в стране, которая ее изобрела. Но именно потому Америка лучше других знает и о границах ее могущества. Реклама - это искусство, а значит, она не может работать наверняка. Если бы существовали непреложные законы, гарантирующие успех любому товару - вещи, произведению, идее, образу жизни, - мы бы оказались в детерминированной Вселенной, подчиненной произволу тех, кто постиг ее правила. В России эта мрачная утопия однаж- J ды уже показала свою несостоятельность. «И это - благая весть. Между чужой волей и на- «шей прихотью остается зазор свободы, где* прячется от технологов славы неприкосновен- • ный запас недоступных раскрутке ценностей.*??'???'? •. '..?? ' '-; '.?;?,.•…HftiJI ИМ ' iM-V..! '«*»,?«'. '":i#" И l'«','' J* ' ',',,;'?'..'. •. '»???..•
QUID PRO QUO
амые опасные американцы - те, кто так хорошо говорит по-русски, что мы забываем, с кем имеем дело. К счастью, это большая редкость. Даже слависты, читающие наизусть Евтушенко, любят перегибать палку. Сперва они называют по имени-отчеству домашнюю кошку, зато потом переходят на «ты» рюмкой раньше положенного и пользуются ненормативной лексикой чаще, чем следует замужней специалистке по ранней прозе Григоровича. Труднее всего объяснить то, что и так всем понятно.
На этот раз, однако, все шло как по писанному. Мы встретились за чаем, к которому по диковинному американскому обычаю не подавали водки. Разговор тем не менее шел понятный: каждый по очереди хвастался глупостью своей родины.
Я давно заметил, что ничто так не сближает чужестранцев, как чувство превосходства личности над ее государством.
Как-то меня занесло в литературную Колонию, любовно устроенную в живописном (когда там не идет война) уголке Восточной Европы. Проведя неделю среди уроженцев стран, которые раньше назывались братскими, я понял, что нас и правда объединяют кровные узы порочного круга. Каждому нашлось что рассказать о безумных проделках своего отечества. Молчал только экологически чистый поэт Норвегии, по ошибке затесавшийся в нашу компанию. Завидуя хохоту, он насупился и заносчиво спросил:
- Вы хоть помните, что учинили с Европой наевшиеся мухоморов викинги?
- Еще бы! - сказал я, предвидя оранжевую революцию. - Варяги основали Киев.
Думаю, дело в том, что всякая власть, будучи наименьшим знаменателем национального интеллекта, горазда громоздить глупости, над которыми ей потешаться нельзя, а нам - можно и даже нужно, чтобы чувствовать себя умней ее - например, на выборах.
Вот и сейчас, посмеявшись над проделками сразу двух сверхдержав (бывшей и настоящей), я перешел на личности.
- Как это вы, типичная американка, так хо рошо выучили наш язык?
Пропустив комплимент мимо ушей, собеседница, ядовито ухмыляясь, задержалась на другой части этой вроде бы безобидной реплики..: - Как и вы, типичный еврей.
Я поморщился от хамства. Меня не смущал еврейский вопрос (хотя это был уже не вопрос, а ответ). Раздражало другое. Изготовленный по индивидуальному проекту, я не хотел слыть типичным, считая, что такими бывают только шлакоблоки.
Отвечать за себя труднее, чем за державу, потому что ты один, а их много.
В Америке этот нехитрый силлогизм называется политической корректностью, которая на русский язык переводится описательно и матом. Я еще не встречал (по обе стороны океана) соотечественника, которого бы не бесила политкорректность, хотя как раз среди наших мало кто склонен ею злоупотреблять. Считая щепетильность барской, как подагра, болезнью, мы кроем чохом, не видя греха в обобщении. В том числе и тогда, когда к этому вынуждают обстоятельства. «Черная самка получила Нобелевскую премию», - весело написал мой коллега по эмигрантской прессе, узнав о награде, доставшейся американской романистке Тони Моррисон.
Справедливости ради надо сказать, что и русский язык знает недоступные переводу концепции. На это мне указала та же собеседница, работающая в свободное от разговоров со мной время синхронным переводчиком ООН.
- Конечно, - закивал я, - наши живописные идиомы: «красна девица», «бить баклуши», «закусить мануфактурой».
- Это еще что! Вот как вы скажете по-английски фразу, без которой на трибуне ООН уже 20 лет не обходится ни один делегат страны Пушкина: «задействовать для целесообразности»?
Я горько задумался, но не смог перевести, хотя именно этому меня столько лет учили в школе. В старших классах мы шлифовали свой английский на «Московских новостях», всегда представляющих наиболее характерным образом и свою страну, и свою эпоху. От других печатных органов того метафорического времени эта газета отличалась тем, что умела говорить, ничего не сказав, на нескольких языках сразу. С тех пор я, объездив сорок стран четырех континентов, встречал все разновидности английского - от оксфордского до пиджин, но мне так и не пригодилась фраза из передовицы, которую я зубривал все школьные годы: «Наша бригада с честью боролась за переходящее красное знамя ударников социалистического соревнования». Впрочем, однажды, еще в России, я восполь-к шалея с трудом дававшейся мне наукой в раз-i опоре с первым живым американцем.
- Где ты проводишь лето? - спросил он, не; тая, чем занять малолетнего туземца.
- Pioneer camp, - радостно ответил я точно; так, как меня учила московская газета.
- Ишь ты, - удивился янки, - как и мы: ков-I Гюи, барбекью, индейцы.
Прошло много лет, но я по-прежнему млею '. ОТ непереводимых тайн что родного, что чужо-; го наречия. Только теперь я их часто путаю. Не-'• давно московский приятель хвалил мне одну пе: мшу. - Она, - говорит он, - для Лужка пела.
- Романтично, - сдержано отвечаю я, - но,; минерное, все-таки правильно говорить «пела I пи лужке»? - Ты думаешь? Во, развратник.! - i?j
ВСТРЕЧА НА ЭЛЬБЕ
акануне юбилея Победы, репетируя новую «встречу на Эльбе», госсекретарь Америки посетила Россию. Рассказывая о визите, русская газета Нью-Йорка вышла с шапкой: «Кондолиза Райе отчитала Путина». Московская пресса исправила опечатку: «Кондолиза Райе отчиталась перед Путиным».
Как все ущемленные меньшинства вроде евреев, гомосексуалистов и женщин наши соотечественники больше всего интересуются тем, что говорят они и о них.
- Провинциалы, - сказал я Пахомову, - всегда начинают с себя, причем дальше не идут. Между тем настоящий джентльмен ставит себя на второе место: «My dog and I». - От собаки слышу, - ответил Пахомов.
- Да нет, - говорю, - это я к тому, что англичане даже собаку пропускают вперед.
- И правильно делают! Они произошли от бульдога.
- А мы?
- Известное дело: «по образу и подобию». От обезьяны, - добавил он на тот случай, если я не понял.
В Америке, где эволюцию часто считают европейским извращением, это не совсем так. Русских производят напрямую от коммунистов. Поскольку последних тут никто толком не иидел, то портрет получается произвольным: толстый с медалями. В фильмах про Джеймса 1»онда злодеям для простоты давали имена писателей. Одного генерала звали Пушкин, другого - Чехов, «Солженицын» - уже не выговорить.
Америку понять нетрудно. Мои здешние ровесники еще помнят, как их учили прятаться под парты, когда начнут падать советские бомбы. В 50-е каждый американский ребенок носил на шее именной жетон, чтобы знали, кого хоронят. Любви такое не способствует,' но и особой ненависти не было, скорее - ленивое недоумение.