— Кхм, — неопределенно сказала я. — Знаешь, а я не на бээмвушке.
— А на чем? — я прямо видела, как посредине его бровей залегли две вертикально — недоуменные черточки.
— На твоем мерседесе, — хмуро призналась я. — Убивать будешь?
— Медленно и печально, — пообещал он. — Ранен в самое сердце, я же на нем еще и не ездил толком. Так что думай, как будешь компенсировать.
— Я ее потом помою, — жалобно сказала я. — И это… извини, что без спроса.
— Неделю без колдовства и ужин со стриптизом.
— Два горошка на ложку? — возмутилась я. — Ничего себе. Давай уж замени «и» на «или».
— Ну считай что заменил, — пакостно ухмыльнулся он. — Итак, что выбираешь?
— Вытаскивай меня, сквалыжник, — хмуро отозвалась я. — Второе. Не мог девушку бескорыстно спасти, да?
— Я бизнесмен, милая, — по тону слышалось, что он доволен как слон сегодняшней сделкой. — Лечу! Не скучай.
Я сложила сотовый, сунула его за горловину свитера и посмотрела на Пелагею с Женькой.
— Чип и Дэйл спешат на помощь, — обнадежила я их.
— Вытащат? — недоверчиво спросила старушка. — Времени ить уже четвертый час, кабы ночевать не остались.
— Боишься ночью в чистом поле остаться? — не поверила я.
Она молча отвернулась, оглядывая окрестности.
— Кладбище там есть, — сообщила она наконец, кивнув куда-то на северо-восток.
— И что?
— Нехорошее оно, — скупо пояснила ведьма.
— Насколько? — быстро переспросила я. — Что-то никогда не слышала про него.
— То и не слышала, что его еще тридцать лет назад прикрыли и сожгли Опенкино, что рядом стояло.
— Упыри, что ли? — тихо спросила я.
— Всякое бывало, — туманно ответила она. — Ведьму там однажды похоронили. Неотпетую.
— Это как — неотпетую? — не поверила я.
Да быть такого не может! Всякий знает, коль ведьму не отпеть, то потом греха не оберешься. И какими бы атеистами не были родственники, они, насмотревшись на шалости мертвого духа за три дня до похорон, сами упадут в ноги местному батюшке.
Мертвая и неотпетая ведьма — это, скажу я вам, стихийное бедствие.
— Сама она себя порешила, — ответила ведьма. — А поп тамошний не стал самоубийцу отпевать. Уперся как баран и все тут.
— А другого позвать?
— Очнись, доченька! Коммунизм тогда был, за этим-то в область ездили!
— Слушай, а чего же она убилась-то? — помолчав, спросила я. — Я просто представить не могу, что должно было случиться, чтобы ведьма — и вдруг такое с собой сотворила.
Если у нас депрессия — мы выпьем отвар травок, нашептав на него успокой, и все как рукой снимет. Если у нас проблемы — мы почитаем Богородицыны Сны, лютые заговоры от напастей — и солнышко вновь засияет над небом.
— Говорят, парень ее обрюхатил да бросил. А приворожить его она не смогла, женатый он уже был.
— И что, из-за мужиков травиться? — недоуменно спросила я.
— Много ты понимаешь, — строго сказала Пелагея. — Сердечная боль — самая сильная. Так жжет, что никаким успокоем ее не унять.
Мы помолчали, сидя на крыше, как две канарейки на жердочке. Женька бродил по полю, его светлые волосы мелькали как желтый флаг. А я вспоминала. Про то, как выла после смерти Димки бродила по дому, ничего не видя из-за слез. Успокой и правда не помогал.
А если бы он не умер? Если бы я просто узнала, что он женат, принадлежит не мне, что у него есть дети, и он никогда, никогда не станет мне мужем?
Сердце на миг кольнуло острой, непереносимой болью, я вздрогнула, с трудом выдохнула и сказала:
— Поняла тебя.
— Вот с тех пор та ведьма и шалит, — как ни в чем ни бывало, продолжила Пелагея. — Сначала-то люди не поняли, что к чему. Похоронят дедушку, а вечером он с ними ужинать садится. Психиатричка туда только ездить успевала, полдеревни в диспансере закрыли, от белой горячки лечили.
— А остальные? — тихо спросила я.
— Там остались, — снова махнула она на северо-восток.
— На кладбище, что ли?
— Ну а где еще?
— Хоть я и некромант, но что-то мне нехорошо, — изрекла я. — Три-четыре мертвых, это еще куда ни шло. Но против целого кладбища мертвых мне не выстоять, толпой завалят.
— Да не, тридцать лет уж прошло, давно уж плоть истлела, — равнодушно отозвалась Пелагея. — Неотпетая ведьма наверняка там еще, так что лишний раз соваться не стоит. А вот у обычных покойников уже и косточки рассыпались, не встанут.
— Но все равно не по себе, — поежилась я.
— Точно, — согласилась старушка.
Я нервно покосилась на часы. Без пяти четыре. Потом смерила расстояние до виднеющейся вдали сожженной деревеньке. Километра три. Час ходьбы даже по такой грязи, но кладбище наверняка дальше.
Зазвонил сотовый. Я посмотрела на дисплей — номер высветился какой-то незнакомый.
— Кто там? — доброжелательно спросила я.
— Иван, — слегка замешкавшись, ответил чарующий мужской голос.
— Мы знакомы? — воодушевилась я.
— Конечно. Вчера в церкви среди ночи встречались.
— Иоанн? Ты, что ли? — разочарованно протянула я.
— Послушай, надо срочно поговорить.
— Говори, — согласилась я.
— Лично.
— Ну тогда завтра встретимся.
— Магдалина, ты не понимаешь. Мне СРОЧНО надо с тобой поговорить, — в голосе его мне послышались панические нотки.
— Слушай, Иоанн, тут такое дело, — вздохнула я. — Машина моя застряла за Богандинкой, и я сижу, как муха в варенье. Так что не выбраться мне.
— Господь послал тебе меня, — радостно перебил он. — Еду на выручку! Говори подробнее, где ты стоишь!
— Да не стоит, — заотнекивалась я.
— Стоит! — пресек он все возражения. — Как раз и поговорим.
— Ну, коль тебе так срочно — то езжай после Богандинки по дороге на карьеры. На полпути я и кукую.
— Жди! — велел он и отсоединился.
А я запоздало удивилась — а на чем он меня вытаскивать собрался? На велике, что ли?
— Ты не поверишь, кто нас сейчас спасать приедет! — обернулась я к Пелагее. — Батюшка Иоанн!
— А что, у тебя и правда с ним шашни? — загорелись ее глаза.
— Чего??? — челюсть со стуком брякнулась на серебристую крышу джипа.
— Все знают, — снисходительно ответила она. — Полюбовница ты его!
Я в растерянности уставилась на нее, не зная, то ли смеяться, то ли плакать. В принципе, мне совершенно без разницы на такие слухи, но если это дойдет до начальства Иоанна — ему придется несладко. Могут не только выпереть с работы, но и от церкви отлучить.
— И с чего это вы так решили? — беспомощно выдохнула я.
— Ну так а как? — пожала она плечами. — Он же от девок шарахается как от чумы, а с тобой вечно приветлив, в уголок отводит, шушукается. Неспроста!
— Да я как раз единственная на него не вешаюсь! — взвыла я. — Понимаешь? Мы с ним друзья! Он знает, что я его домогаться как другие не стану, вот и рад общению со мной.
— Попова дочка, Алеська, уж как перед ним хвостом крутила, а он на нее и не смотрит, — укоризненно поведала ведьма. — А ведь Алеська уродилась красы невиданной да нрава тихого и скромного, чем ему не пара? Ну-ка, признавайся, приворожила Иоанна?
— Да уж, нрава тихого да скромного, — рявкнула я. — Эта Алесенька, красавица ваша, на исповедь пришла в юбке до пят и с во-от таким разрезом. Так что Иоанну строение ее ног теперь доподлинно известно!
— Ревнуешь! — всплеснула она руками.
— Да ну вас, — махнула я рукой. — За парня обидно. Налетели все на него, так каждая и старается от него отщипнуть. Думаешь, ему легко, когда столько красивых девушек ему чуть ли не прямо обещают секс без всяких обязательств? Он ведь не каменный, Пелагея. Только вот он — священник от Бога, понимаешь? Не пойдет он на грех. Потому и мучает его плоть.
— Это все он тебе сам сказал? — подозрительно сощурилась она.
— Да сама не слепая, вижу, — хмыкнула я. — Мы же друзья, понимаешь?