Лукерья вздрогнула и взглянула на него исподлобья, как фашист из окопа.
— А мы ведь Марью вытаскивать приехали, — напомнила она, явно стараясь замять эту тему.
— Ну, коль замуж она у нас идти отказалась, придется ограничиться спасением, — кивнул он, усмехаясь. — Идем!
— Куда? — насторожилась бабка Лукерья.
— А во-он там березу видишь? Как раз с нее веток и наломаем, под колеса надо подложить.
И он зашагал к дереву, не дожидаясь бабки.
— Далеко же! — охнула она. — А я старенькая, меня беречь надо. Возраст и все такое. Пусть Марья и идет, она лошадь здоровая.
— Нет уж, — лицемерно отказалась я. — Раз пошли такие инсинуации моих дружеских отношений с человеком, которого я так уважаю, то я теперь с батюшкой Иоанном буду только при свидетелях общаться. И вдвоем с ним я за ветками не пойду!
— Да иди, иди! — замахала руками бабка. — Ты не бойся, дочка, я не сдам!
— Мне с крыши не слезть, — ехидно отозвалась я.
Старая сплетница осмотрела вязкую глину, засосавшую в себя джип, и недоверчиво спросила:
— Так что, мне, старой женщине, все же идти за ветками?
— Нет! — твердо ответила ей Пелагея. — Не надрывайся, Лукерья! Иди садись в машину. Вон, смотри какой закат красивый, так бы и сидела да любовалась им. Жаль, что мы слезть не можем, придется Иоанну одному ветки таскать. Так что заночуем мы тут. Костер зажжем, лепота…
— Заночуем? — тревожно переспросила бабка, метнув взгляд на северо-восток.
— Ну так сама посмотри — вечер уж, а пока Иоанн нас вытащит…
— Пойду помогу, — хмуро сказала Лукерья и бодрой рысцой двинулась вслед за батюшкой.
— Вехотка знает про кладбище, — глядя ей вслед, молвила я.
— Старые люди все почитай про него знают, — пожала Пелагея плечами. — Я на то и рассчитывала. Лукерья — баба неплохая, вот только ленивая, да язык без костей.
— Я заметила, — вздохнула я.
— А что, и правда у тебя с Иоанном ничего не было? — осторожно спросила она. — Мужик-то дюже красивый, неужто ни разу сердце не екнуло?
— Пелагея, вот ты по приворотным делам мастерица, так что должна меня понять. Я Дэна люблю. И хоть какого передо мной раскрасавца поставь, я Дэна не променяю ни на кого.
Ведьма помолчала, глядя на розовый закат.
— Ты его привораживала, что ли? — как бы невзначай спросила она.
— Поначалу да, — неохотно призналась я. — Но ты учитывай, что мои привороты — это ведь ерунда. Детский чих, нет у меня к этому способностей. К тому же через несколько дней сняла я колдовство, и ушла от него.
— И что? — поторопила она меня.
— А он меня нашел, — просто сказала я. — Нашел и посмеялся над всеми моими приворотами-отворотами. С тех пор вот и живем.
— Так что, он около монастыря жил уже без приворота? — удивилась она.
— А ты откуда знаешь про монастырь? — довольно улыбнулась я.
— Настоятельница шибко ругалась, когда я при ней тебя упомянула. Велела передать, чтобы ноги твоей больше не было, они замучались дверное окошко после тебя ремонтировать.
Я лишь ухмыльнулась. Это окошко первоначально было весьма скромных размеров. Путник, решивший постучаться в монастырские ворота, видел через него только глаза монашки-привратницы. В монастырь Дэна не пустили даже на порог, и потому эта щелка стала для нас единственным способом свидания. И тогда мы принялись ее расширять. Я сперла на кухне здоровый тесак, Дэн привез из города охотничий нож из швейцарской стали. Так что шепчась у ворот о своем, мы усердно ковыряли дерево. Подозреваю, что Дэн и ночью прокрадывался к заветной щелке с ножом в зубах, ибо вскоре я уже могла высунуть в получившееся окошко лицо. Уши, правда, поначалу застревали, но целоваться это не мешало. Так мы с ним и жили, пока я отмаливала грехи в монастыре.
— Я бы еще раз туда съездила, — мечтательно зажмурилась я. — Было здорово.
— Не пустят, говорю же, — усмехнулась Пелагея. — Чудная ты, тут тебе батюшка замуж предлагает, а ты за своего Дэна цепляешься. А ведь батюшка и красивее…
— Хорош рекламой заниматься, они уж возвращаются, — блаженно улыбалась я, все никак не отойдя от монастырских воспоминаний.
А Иоанн с Лукерьей тем временем добрались до нас, скинули наземь вязанки веток и бабка тут же схватилась за поясницу:
— Ой, помру, надорвалася!
— Я полечу, — доброжелательно вызвалась Пелагея. — Вот только вытащат нас — и тут же возьмусь за дело!
Бабка зыркнула на нее и отошла в сторонку.
— Любит она посимулянтничать, — шепотом поведала мне Пелагея, — только я раз ее уже вывела на чистую воду, теперь она боится лишний раз прикидываться больной.
— Вот люди, — осуждающе пробормотала я и полезла в люк. Хватит на крыше сидеть, Дэн приедет — а я уже спасена! И никакого ему ужина со стриптизом, вот так-то! Пелагея проскользнула вслед за мной в салон машины, и мы принялись спасаться. Ветки вскоре были сунуты (кари, нет такого слова в русском языке.) под задние колеса, трос от Шевроле тянулся к моему джипу, и вот, наконец, батюшка Иоанн уселся в свою машину и принялся меня дергать. Делал он это усердно, глина только летела из-под колес, джип даже слегка выбрался, но тут оказалось, что Шевроле-то застрял!
Пока его колеса бешено крутились на одном месте, пытаясь поднять наш мерседес — он, так же как и мой джип, закопался по уши!
— Я фигею, Клава, в этом зоопарке, — растерянно говорила я чуть позже, сидя в привычной позе на крыше своей машины. — Ну что за невезуха?
— Все в руце Божией, — безмятежно отозвался с крыши «Шевроле» батюшка Иоанн. — Ничто без его ведома не происходит, так что не нервничай, Магдалина, и отдайся на волю Божьему промыслу.
Я подозрительно на него посмотрела:
— Ты что, в семинарии и дзен изучал?
— Нет конечно, святые отцы ереси не любят, — тут же открестился он.
Я оглянулась. Нагулявшийся по полям Женька сидел на капоте, и улыбка его была точь-в-точь такой же, как у христианского священника.
— Не суетись, — спокойно сказал он. — Все идет своим чередом.
«Вот тебе раз!», — удивилась я единомыслию таких разных конфессий, и тут на дороге показалась темная точка. Она быстро приближалась, и вскоре стало понятно, что это бэтмобиль любимого. Именно так мы называли его навороченный крайслер немыслимого футуристического дизайна.
— Это что у вас тут, митинг? Вечеринка? Пати на крышах? — удивился Дэн, высовываясь из окна.
— Мил человек, вытащи нас отсюда, — с мукой в голосе простонала бабка Лукерья из Шевроле.
— Не вопрос! — кивнул Дэн и вышел из машины, и у меня сердце замерло от его красоты.
А он со скорбным видом осмотрел свой мерседес, по уши заляпанный грязью, смерил меня печальным взглядом и перевел взгляд на Шевроле.
— А это еще кто такой, извините за бестактность? — холодно спросил он, оценивающе глядя на Иоанна, скрестившего ноги по-турецки на крыше.
— Это батюшка Иоанн из Знаменского собора, — с нажимом в голосе представила я, а то знаю я любимого.
Он внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на священника, здорово смахивающего на оживший девичий сон, и заколебался:
— Что-то не похож ты, батюшка, на попа. Это вы так изысканно стебетесь, что ли?
— Да как не похож, рукоположен он! — возмутилась из Шевроле бабка Лукерья.
— Приходи ко мне на исповедь, аль на службу, и сам увидишь, — спокойно сказал Дэну Иоанн.
— Ладно, разберемся, — хмуро сказал любимый. — Вытаскивать придется сначала попа…
— Батюшку Иоанна! — вредным голосом поправила Лукерья — … а потом уж тебя, Магдалина.
— Береза вон там, — бесстрастно указал рукой Иоанн.
Дэн резко обернулся к нему и очень вежливо сообщил:
— У меня хорошее зрение.
— Ну и слава Богу, — торопливо закрестилась Лукерья. — Ты, мил человек, на месте-то не стой, вечереет уж.
— Магдалина? — повернулся Дэн ко мне. — Идем?
— Конечно, — кивнула я, хорошенько оттолкнулась от крыши и прыгнула прямо на него. Он поймал, отряхнул и поставил на землю.