В таких условиях я и работала. Отобрав себе нескольких мертвых, за которыми никто не придет, я ночами ложилась с ними рядом на каталку. Ласково гладила, утешала, тихонько разговаривала и постигала. На девятый день я их хоронила, далее тянуть было некуда, и все они ушли в землю преданные мне. До гроба и сверх того. А я по результатам теста была на второй ступени некроманта.
Потом я вызвала Димку, мертвого Димку и повенчала кусочек моей души с ним. Это навсегда будет залогом того, что ни один мертвец не поднимет руку на жену мертвого, ведя я в их мире — своя. Таким было мое обучение некромантии до третьей ступени. Жестоким, Но оно того стоило.
Теперь меня порой даже кладбищенские путают, принимая за покойницу. Впрочем, я до сего дня все равно не рисковала входить на погост без обряда, с кладбищенским шутки плохи.
— Магдалина, — раздался сзади хриплый голос, и я обернулась.
Алекс двигался с ощутимым трудом. Кожа его серела на глазах, становилась пергаментно-безжизненной.
— Режь вену! Быстро! — велела я. — Откупайся кровью, тех капель, что ты выдавил из пальца — мало!
Он беспрекословно взмахнул катаной, и на землю полилась тонкая алая струйка.
— Ты еще можешь вернуться, — шепнула я ему, и… неожиданно укорила себя за такую доброту.
— Не надо за меня решать! — снова повторил он злым голосом и упрямо пошел по тропинке меж развороченных могил.
Я двинулась за ним. Шла, вдыхая некроауру, чувствуя, как клубится она в легких, вытесняя остатки кислорода.
— Прочесываем кладбище? — негромко спросил Алекс.
— К чему? — пожала я плечами и протянула руку вперед. — Я чувствую живых, они там.
— Живых? — раздумчиво протянул Алекс и как-то странно взглянул на меня.
— Идем же, — нетерпеливо сказала я и пошла по тропинке.
— Ты уже не боишься? — спросил мне в спину парень.
— Чего? — спокойно спросила я не оборачиваясь. — Чего, Алекс? Все нормально!
Он молча пошел за мной.
Обостренным слухом я чувствовала, как земля мягко шуршит под его ногами, слышала, как капает на землю его кровь. И замечала, что она течет из раны все медленнее и медленнее. А впереди я уже различала запах старого дерева, пропитанного темной магией, скуление Лоры и … еще один голос. Мертвый и властный.
— Эта …[3] мне пальцы отрубила, как же я теперь колдовать буду? Ну да я ее отвела на Авдотьинское кладбище, теперь только к утру выберется, никто нам не помешает.
— И кто сейчас будет колдовать? Кто будет делать замещение?! — женский голос, словно шелест страниц древней книги… Надо очень было постараться, чтобы уловить в нем злость и раздражение.
— Подожди недельку, вылечу руку и все будет хорошо!
— Но где мы потом возьмем такие роскошные тела?! Молодые, сильные, уже нашедшие свое место в жизни?
— Мало ли в деревне народа! Заманю и…
— Я не желаю быть дояркой.
— Выбора все равно нет! — жестко сказала Лора. — Колдовать я не могу, и заменить меня некем.
В этот миг словно что-то мягкое и невесомое коснулось моих закрытых век, погладило и удовлетворенно ушло в сторону.
— Незаменимых ведьм нет. Я попрошу Магдалину сделать это.
Она знала, что я тут.
Я взяла Алекса за руку и ускорила шаг.
— Да где же ты ее возьмешь! — взвизгнула Святоша, — она дороги не знает, проплутает до рассвета! Никогда ей не найти это кладбище! А если и найдет — не войдет!
Из-за поворота показалась небольшая, наспех сляпанная избушка. Наверняка могильщики хранили в ней раньше лопаты и прочий инструмент.
— Магдалина, заходи, — усмехнулся мертвый голос и я, покрепче сжав руку Алекса, шагнула внутрь. Дверь сзади заскрипела и со стуком захлопнулась.
— Приветствую, — холодно сказала я, в упор глядя на Святошу. Та застыла, глядя на меня безумным взглядом, потом вскочила, кинулась за спину сидевшей за столом женщине:
— Это она!!!
— Я знаю, — медленно ответила та.
Несомненно, это была покойница. Она скукожилась, усохла, но тело свое смогла сохранить от разложения. И веяло от нее не тленом — магией. Темной и вязкой.
— Где мои? — сухо спросила я ее. — Отдай мне их — и я уйду, никого не тронув.
Святоша захохотала.
— Знать, моська, ты сильна, коль лаешь на слона! — заносчиво крикнула она. — Перед Надеждой я-то как дитя малое и неразумное, а ты ей угрожать вздумала.
— Помолчи, — уронила мертвая ведьма, и Лора осеклась. А та повернула ко мне глаза, прикрытые веками, внимательно посмотрела и неожиданно участливо спросила: — Девочка, ты ведь пришла сюда за любимым, да?
Я кивнула.
— Кто из них ранил твою душу, девочка? Священник, прекрасный, как грех, или второй, что так похож на мертвого Ворона?
Я вздрогнула, как от удара.
— Откуда ты знаешь? — непроизвольно вырвалось у меня.
— Я все знаю про мертвых, — устало сказала она. — Девочка, если бы не умер твой Ворон, знаешь, чем бы кончилась ваша сказка? Через год-полтора он бы начал забывать, что ты ему родная. Он бы привык к твоей любви, перестал восхищаться тем, что видит ежедневно. Ты бы ему приелась, и перестало бы его сердце замирать от нежности при вашем утреннем поцелуе. Однажды он бы тебе изменил, потом второй, на десятый ты бы узнала и сердце твое разорвалось бы от горя, но это бы его не тронуло. Он разлюбил бы тебя, девочка, и бросил бы и тебя, и ваше дитя. Так что благодари небо, что он умер и ты хранишь в сердце прекрасную сказку, не омраченную ложью и предательством.
— К чему ты это говоришь? — холодно спросила я.
— К тому, что скоро, весьма скоро и этот твой мальчик привыкнет к тебе. И забудет он все слова и все клятвы. Когда проходит любовь — мужчины не помнят о том, что когда-то они жить не могли без этой девушки, шли на безумства, лишь бы ее завоевать. Ты знаешь, девочка, есть среди мертвых один английский король, Генрих его звали. Послушай его историю. Однажды он влюбился в девушку, прекрасную Анну. У него была жена, испанская инфанта, которой он тоже когда-то клялся в верности и любил. Четырнадцать лет брака убили в его сердце нежность, а вот инфанта его не предала и все так же ждала от него ласки. Но Генриху была не нужна ее преданность и любовь, его интересовала только Анна, и ее он хотел видеть своей женой. Девочка, он смел все на пути к этому. Брак нельзя было расторгнуть по тем временам, но Генрих не побоялся ни папы, ни гнева испанского монарха. Он просто выгнал инфанту и женился на Анне, так велика была его любовь. Папа отлучил его от церкви — он и глазом не повел. Подданные его восстали против такого — он пачками отправлял их на казнь. Среди простого люда на эшафот восходили и его друзья, посмевшие порицать короля. А влюбленную в него инфанту, которая так и не дала ему развод, он отправил умирать в монастырь. Девочка, ты представляешь, на что пошел этот человек, чтобы сделать любимую своей женой, королевой Англии?
— Зачем ты мне это рассказываешь? — тихо спросила я.
Мертвая усмехнулась и продолжила:
— А через три года в сердце короля угасла любовь и он стал тяготиться своей женой. Нового развода затевать он уже не мог, и ему оставалось одно средство избавиться от жены. И вот однажды королеву арестовали и заперли в Тауэре. Против нее сфабриковали улики и обвинили в супружеской измене. Король знал, что она за все время супружества и не взглянула на других мужчин, но ему уже не была нужна ее верность. Девочка, он казнил Анну Болейн. Казнил ту, о которой когда-то страстно мечтал и сердце его замирало от нежности к ней. Ту, ради которой когда-то он пошел на все, понимаешь? Накануне казни она сидела, смотрела в небо через решетчатое окно и думала о том, что всего три года, всего тысяча дней прошла с того момента, как она его полюбила. И она поняла одну вещь: тот момент, когда она отдала ему свое сердце — и было концом его любви к ней. Мужчин нельзя любить, девочка. На следующий день ее казнили. На виду у всего Лондона Анне Болейн отсекли голову за то, что она однажды полюбила короля. А Генрих развернулся после ее казни и поехал к Джейн Сеймур, своей любовнице. Вот такая она, мужская любовь. Так не плачь по своему мальчику. Дай ему умереть, пока он не убил тебя.