До сих пор целью и одновременно улавливателем стрелы служил размещенный на деревянной стойке соломенный валик, удаленный от стрелка на расстояние, равное длине двух стрел. А вот мишень устанавливается на расстоянии шестидесяти метров на высокой и широкой песчаной насыпи, примыкающей к трем стенам; как и место, где стоит стрелок, она защищена красиво изогнутой черепичной крышей. Все это соединено между собой высокими дощатыми перегородками, образующими помещение, в котором происходят удивительные вещи.
Мастер продемонстрировал стрельбу по мишени. Обе стрелы попали в яблочко. Затеям он велел нам совершить ставшую привычной церемонию, не обращая внимания на мишень, и при максимальном натяжении тетивы ждать выстрела. Наши изящные бамбуковые стрелы, хотя и полетели в заданном направлении, не попали не то что в мишень, а даже в песчаную насыпь, воткнувшись перед ней в пол.
«Ваши стрелы не достигают цели, — заметил мастер, — потому что в духовном плане они летят не слишком далеко. Представьте, что цель удалена от вас на неизмеримое расстояние. Наш ежедневный опыт подтверждает тот факт, что хороший стрелок с не самым лучшим луком стреляет гораздо дальше, чем бездуховный стрелок, снабженный тугим луком. Значит, дело не в луке, а в «присутствии духа», в осознании единства тела и духа. Чтобы достичь высочайшего уровня этой духовной бдительности, вы должны совершать церемонию несколько иначе, примерно так, как танцует хороший танцор. Причем движения всех ваших членов будут определяться тем самым центром, где происходит правильное дыхание. Так церемония пройдет не как давно заученная, а подчинится интуиции, вы уподобитесь танцору, который един со своим танцем. Иначе говоря, если вы сумеете увидеть в стрельбе из лука ритуальный танец, духовная бдительность достигнет у вас наивысшего уровня». Не знаю, насколько в тот раз мне удалось «протанцевать» церемонию. Хотя теперь моя стрела летела достаточно далеко, попасть в мишень я все равно не мог. Это заставило меня спросить мастера, почему же до сих пор он не объяснил мне, как целиться. Я предположил, что должна быть некая связь между мишенью и наконечником стрелы, а следовательно, и апробированный способ прицеливания, дающий возможность попасть в цель.
«Конечно, такой способ есть, — ответил мастер, — и вы легко можете сами его найти. Но в этом случае почти при каждом выстреле вы будете попадать в мишень, и тогда вы не кто иной, как стрелок-искусник, который способен демонстрировать лишь самого себя. Для честолюбца, считающего попадания, мишень — это всего-навсего жалкий кусок бумаги, который можно разорвать в клочья. Великое искусство стрельбы из лука исключает подобное, полагая это нечистым, исходящим от злых сил. Великое искусство ничего не знает о мишени, стоящей на определенном расстоянии перед стрелком. Ему ведома только цель, достичь которой, овладев лишь техническими приемами, невозможно. И цель эта — Будда». Мастер произнес эти слова как нечто само собой разумеющееся и тут же предложил нам понаблюдать за его глазами во время стрельбы. Пока проводилась церемония, они были почти закрыты, так что у нас не создалось впечатления, будто он целится. И мы тоже послушно тренировались и стреляли не целясь. Сначала я пребывал в состоянии абсолютной беспечности относительно того, куда летят мои стрелы. Меня не радовали даже попадания — я же знал, что это случайно. Я еще не дорос до этой неприцельной стрельбы в цель. У меня снова появилось искушение поразмышлять на эту тему. Мастер делал вид, что не замечает моих метаний, пока однажды я не признался ему, что не могу ни в чем разобраться.
«Вы напрасно волнуетесь, — успокоил он меня, — забудьте о попадании в мишень! Вы можете стать мастером стрельбы из лука, даже если не каждый ваш выстрел достигнет цели. Попадание в мишень — это всего лишь внешнее испытание, подтверждающее высший уровень отсутствия намерений, освобождение от своего „я", погруженность — называйте это состояние как хотите. Есть несколько ступеней мастерства, и только когда будет достигнута последняя, вы уже не промахнетесь, стреляя по внешней цели».
«Это как раз то, чего я не могу взять в толк, — ответил я. — Мне кажется, я чувствую, чтб вы имеете в виду под этой настоящей, внутренней целью, в которую нужно попасть. Но не могу понять, как происходит попадание во внешнюю цель, в эту самую бумажную мишень, когда стрелок не целится, и каким образом внешние попадания подтверждают то, что происходит внутри». — «Вы на неверном пути, — сказал мне мастер, — если считаете, что, поняв эти взаимосвязи хотя бы наполовину, сможете двигаться вперед. Здесь речь идет о процессах, не подвластных разуму. Не забывайте, что даже в природе есть нечто, что понять и объяснить невозможно, но это есть, мы к этому привыкли и считаем само собой разумеющимся. Меня часто занимал такой вот пример: паук танцует, плетя свою сеть и не зная, что существуют мухи, которые в нее попадают. Муха, беспечно танцующая в лучах солнца, попадает в паутину, не зная, что ей предстоит. Но сквозь них обоих танцует „это", и в его танце внешнее и внутреннее становятся единым. Так и стрелок попадает в мишень, внешне не целясь, — лучше объяснить я не могу». Сколько бы пищи для размышлений ни дало мне это сравнение (хотя мне так и не удалось домыслить его до конца) — что-то мешало мне почувствовать себя окрыленным и беспечно продолжать тренировки. Некое несогласие, обретая в течение недель все более четкие очертания, вылилось в вопрос: «Можно хотя бы предположить, что после тренировок, длившихся десятилетиями, вы, натягивая тетиву бессознательно и буквально с сомнамбулической уверенностью, так держите лук и стрелу, что, не целясь, попадаете в мишень просто потому, что не можете не попасть?»
Мастер, давно привыкший к моим назойливым вопросам, покачал головой: «Я не буду спорить и утверждать, — сказал он после задумчивого молчания, — что за вашими словами ничего не кроется. Все-таки я встаю „напротив" цели, так, чтобы ее видеть, и направляю выстрел на нее, даже если и не имею такого намерения. Но, с другой стороны, я знаю, что одного только зрения недостаточно, оно ничего не решает, потому что я вижу цель, как если бы я ее не видел».
«Тогда вы должны попадать даже с закрытыми глазами!» — вырвалось у меня.
Мастер посмотрел таким взглядом, что я испугался, не обидел ли его. А потом он сказал: «Приходите сегодня вечером!»
Я сел на подушку напротив него. Он протянул мне чай, и мы долго сидели молча. Не было слышно ничего, кроме бульканья кипящей воды над тлеющими углями. Наконец мастер поднялся и сделал мне знак следовать за ним. Тренировочный зал был ярко освещен. Мастер велел мне поставить в песок перед мишенью противомоскитную свечку, длинную и тонкую, как спица, но попросил не включать там свет. Было-настолько темно, что я не мог разглядеть даже очертаний вала с мишенью, и если бы не крошечный огонек противомоскитной свечки, я, даже предполагая, где находится мишень, не смог бы определить это точно. Мастер «протанцевал» церемонию. Его первая стрела просвистела из сияющего света в глубочайшую тьму. По звуку я понял, что она попала в мишень. Вторая стрела тоже. Когда я зажег свет, то был ошеломлен, обнаружив, что первая стрела попала прямо в яблочко, а вторая расщепила засечку первой и довольно глубоко расколола древко, прежде чем впиться в центр мишени. Я не осмелился вытащить стрелы и принес их вместе с мишенью. Мастер изучающе посмотрел на них. «Вы можете подумать, — сказал он потом, — что первый выстрел вовсе не был произведением искусства, ведь за десятки лет я настолько привык к расположению мишеней, что, несмотря на полную темноту, знаю, где они находятся. Возможно, я даже не попытаюсь это отрицать. Но вторая стрела, которая попала в первую, — как быть с ней? Я точно знаю, что это был не я, этот выстрел нельзя приписать мне. Стреляло и попало в цель „оно". Склонимся перед целью, как перед Буддой!»
Этими стрелами мастер попал прямо в меня. Как будто изменившись за одну ночь, я больше не страдал от искушения: не думал о пущенных мною стрелах и о том, попадут ли они в цель. Мастер укрепил меня в этой позиции еще и тем, что никогда не смотрел на мишень, но постоянно держал в поле зрения стрелка, как будто именно по нему мог определить, насколько точен выстрел. На мой вопрос, так ли это, он ответил утвердительно, и я в очередной раз смог убедиться, что точность его оценки ничем не уступает меткости его выстрелов. Так он, сам достигнув глубокой концентрации, переносил дух своего искусства на учеников, и я, основываясь на собственном опыте, который не раз подвергал сомнениям, смею утверждать, что замечание о передаче опыта не просто слова, а истинная реальность.