Священник объяснит, что с этого освобождения начинается выздоровление и совершенствование, что чем восприимчивее человек к чужим страданиям (где бы их ни встретил), тем больше он будет лишаться своей самости при сопереживании. Это сострадание отличается от обыкновенной привычной сентиментальности, которая представляет собой лишь поверхностное соприкосновение с чужим страданием и, легко пробужденная и быстро исчезающая, в принципе остается бездейственной, потому что в ней слишком мало отсутствия себя. А вот истинное страдание образует глубочайшую и теснейшую связь между людьми и всем живым вообще. Таким образом, истинный смысл страданий открывается только тем, кто выбрал правильный путь: через искусство сострадания.
Объяснения такого рода страдающему даст священник, но он не будет говорить об этом прямо и уж тем более не начнет проповедовать.
Если страдающий благодаря этим объяснениям очнется и обретет тонкий слух, то заметит, что освобождения не могут принести ни бегство от бытия, ни отрицание страдания.
Если он, предоставленный самому себе, потом даст понять, что пытается стать единым со своей судьбой и готов эту свою судьбу принять, чтобы она развивалась и исполнялась по своим законам, тогда помогающий будет принимать в нем участие и дальше. Он ответит ему на вопросы, не имея возможности объяснить более чем просто намеками.
Гораздо существеннее, чем разговор (какую бы форму он ни принял), кажется ему совсем другое: он постепенно замолчит и какое-то время будет сидеть абсолютно молча, глубоко погрузившись в самого себя. И что удивительно: это молчание его собеседник воспримет не как равнодушие, не как бездуховную пустоту, которая возбуждает, вместо того чтобы успокаивать. Ему покажется, что такое молчание значит гораздо больше, чем любые слова. Ему покажется, что он находится в его силовом поле, из которого текут свежие силы. Ему покажется, что в темном лесу, из которого, как думалось, нет выхода, появляются просветы. Он будет чувствовать себя под защитой его поразительной надежности (хотя посетитель уже давно ушел). И может быть, именно в эти счастливые часы родится замысел пройти путь, который превращает жалкое существование в счастливую жизнь.
Дзэн-буддист в мире, жизни и быту
Дзэн-буддист знает, что есть формы поведения, которые должны определяться и даже регулироваться извне, чтобы сосуществование людей было упорядоченным и не приводило к трениям.
Кроме того, он знает, что есть предназначение воли, исходящей изнутри, которое стремится быть высокоморальным. И тем более решительно он противится тому, чтобы толковать несущее помощь сочувствие как требование, которому человек должен подчиниться по техническим или моральным причинам. С тем, кто вынужден проявлять страдание, как будто это заповедь, с тем, кому нужно решиться на это, все уже понятно (конечно, в негативном смысле). Сострадание обретает свою сущность и осуществляет ее, только если это невольное проявление душевно-духовного состояния, вызванного через дзэн, только если происходит ненамеренно и само по себе, как дыхание, — только тогда это сострадание живое и целительное. И в таком вот радикальном смысле это означает, что тот, кто полагает себя сочувствующим, им вовсе еще (или уже) не является. Ни один истинно сочувствующий не считает это своей заслугой. Это показалось бы ему столь же нелепым, как если бы кто-то почитался избранным только за то, что дышит. И как дышащий не может сказать про себя, что это он дышит (потому что дышат его), так и истинно сострадающий не может сказать, что это он сочувствует всем страдающим, словно он для этого предназначен.
Более того: с ним так происходит, что он страдает, где бы ни встретился со страданием, хочет он того или нет. И в самом глубоком смысле печалиться о чужих страданиях может только тот, кто в основе своей беззаботен.
Хотя дзэн-буддист на своем пути непрерывно старается освободиться от своей своевольной самости, от фатального стремления утверждать и сохранять себя как «я», он все равно не отворачивается от мира и уж тем более не бежит от него. Он стоит в мире обеими ногами, каким бы этот мир ни был, он принимает этот мир как судьбу; но верно и обратное: мир хранит его в себе, чтобы через него осуществить свое бытие. Дзэн-буддист ведет себя так не в угоду предвзятому мнению или чужим рекомендациям, а на основе однозначного опыта дзэн. Этот опыт дает ему понять, что существующее здесь есть существование самого бытия и, таким образом, его проявление. Эта изначальная связь познается независимо и в многочисленных вариантах, она остается прозрачной даже тогда, когда человеческое существование настолько отдалилось от бытия, что кажется отрицающим даже свое происхождение из этого бытия.
Ввиду подобного отношения к действительности дзэн-буддист выполняет свою работу добросовестно и пунктуально. Доводит до конца начатое, развивая удивительную энергию и проявляя выдержку. Выполняя свое дело, он не смотрит на часы.
И все-таки такая работа не кажется ему основным содержанием жизни. Он хочет ежедневно иметь время для себя самого — не для шумных увеселений, а чтобы сосредоточиться в тишине, взяв в руки лук и стрелу или составляя букет, рисуя или погружаясь в созерцание. Это он делает не для того, чтобы сохранить работоспособность и повысить желание работать. Гораздо больше он стремится двигаться вперед по пути, который должен пройти как дзэн-буддист, — путь к себе и через себя. *
Хотя он радуется, если растет профессионально, если добивается успеха и признания своих заслуг, он все-таки далек от того, чтобы рассматривать внешние успехи как масштабы, по которым он как человек может быть измерен. Ведь то, что можно сказать о художнике, подходит и любому другому, кто трудится: его человеческий ранг определяется его внутренними достижениями, — если смотреть изнутри, то нищий может быть королем, а король, наоборот, простым подмастерьем. Вы никогда не встретите дзэн-буддиста, который позволит обмануть себя внешними успехами и вводящими в заблуждение заслугами. Довольные собой люди, которые умеют ловко натягивать маски и боятся выставить напоказ свое истинное лицо, потеряны для дзэн, и никакой мастер не сможет их вылечить, разве что неотвратимая судьба заставит их отказаться от своего высокомерия.
Для внутренних достижений дзэн-буддисту нужны постоянные усилия и постоянные упражнения. Так что он ежедневно, ежечасно, всегда в пути. Развивая душу и с открытой душой живет он вне времени и все-таки в нем, единый с жизнью, судьбой и смертью.
Дзэн — взгляд из Европы
Терпение и сдержанность в малом
Дзэн не стремится к власти и пропаганде
Привязанность человека к своему «я»
Различие между дзэн в отдельных видах искусства и методом пути дзэн